 |
|
| ГЛАВНАЯ |  |
НОВОСТИ | |
ПУБЛИКАЦИИ | |
МНЕНИЯ | |
АВТОРЫ | |
ТЕМЫ |
| Пятница, 22 ноября 2024 | » Расширенный поиск |
 Убийцы русских городов
Настоящая моя колонка обозначена, для понятности, как «заметки реакционера». Кроме того, это заметки не только реакционера – вполне откровенного в своей реакционности – но это еще и заметки провинциала. Нет, я не о том, чтобы называть Петербург провинцией (мне столько не выпить). Просто петербуржец я относительно недавний, а по месту рождения и многого другого – забайкалец, читинец. Там рос, там и учился, и иное-прочее. И это дает одно такое маленькое преимущество. А именно – возможность сравнить некоторые процессы в их безрадостном развитии от Восточной Сибири до Питера. Дел таких много, а сегодня хотелось бы сказать об одном из них, весьма важном: о том, как убивают наши, русские, города. Или, изъясняясь наукообразно, о разрушении русского этноэкологического пространства. Не думаю, что нужно в очередной раз напоминать читателю о том, как именно разрушается Петербург. Где рубят какой сад, где в очередной раз «уплотняют» кого-то (в этом плане, несчастный все-таки город Питер – с 1917 г. его жителей все уплотняют и уплотняют). Достаточно выйти на Невский проспект, или побродить часок-другой по Петроградской стороне, и уже многое становится понятным. Конечно, у всех строителей есть заключения от самых что ни на есть компетентных экспертов, и все по закону, но… На месте здания, которое несло на себе отпечаток эпохи, справедливо именуемой «русской Атлантидой», вырастает очередной безобразный офисный «аквариум». И еще раз. И еще. И начинает все это отдавать дурной бесконечностью, которую ограничивают разве физические границы города. Впрочем, уважаемые сограждане, есть у меня для вас одно маленькое утешение: вы не одиноки (надеюсь, впрочем, что среди петербуржцев людей, которых такие слова утешат, все же мало). Градостроительное изнасилование Санкт-Петербурга является лишь частным случаем общероссийского явления, с которым впервые мне пришлось более чем плотно столкнуться еще в Чите. Каждый город, и каждый русский город в том числе, имеет свое неповторимое лицо. Это особое пространство, в котором живет человек – живет во всех смыслах этого слова. Рождается, растет, учится, влюбляется. Это его дом, его среда обитания, воплощенная традиция, которая питает его душу, формирует его склад ума, то есть, проще выражаясь, менталитет. И ни один закон и ни один эксперт не дал и никогда не даст конкретной формулы, как именно это пространство формируется. Это пространство есть, и его нужно чувствовать. Да, есть объективные законы и необходимости, но нужно и некое иррациональное ощущение. Вспомним Оруэлла и его «1984»: «Пролы остались людьми. Они не зачерствели внутри. Они сохранили простейшие чувства, которым ему пришлось учиться сознательно. Подумав об этом, он вспомнил — вроде бы и не к месту, — как несколько недель назад увидел на тротуаре оторванную руку и пинком отшвырнул в канаву, словно это была капустная кочерыжка». То, что с такими «пролами», у которых с чувствами все в порядке, у нас явно напряженно, мне стало понятно осенью 2005 г. Есть в Чите кладбище, известное под названием Старого кладбища. В советское время его закрыли, а могильными плитами вымостили площадь им. Декабристов. (Это не «страшилки»; и сейчас, в случае попадания в Читу, готов любому показать лежащие под ногами прохожих могильные плиты, на которых кое-где просматриваются кресты и надписи.) В конце концов, на этом бывшем кладбище стали сваливать мусор. А в 2005 г. начали рыть котлован под строительство очередного и, конечно, «элитного», дома. Когда я впервые это заметил, работа уже прямо кипела. А в песчаных отвалах за десять минут я без особого труда нашел штук пять берцовых костей, несколько обломков досок от гробов, и т.п. Все это строители выкидывали в помойку. Впрочем, к чести пилота экскаватора надо заметить, что он был основательно пьян и, показывая на обломки гробов, честно говорил: «Ничего для нас святого не осталось!..». Он был, так сказать, честным оруэлловским «пролом». Зато вот «партия», бизнесмены и «правильные» журналисты, также по-оруэлловски, во время круглого стола, который потом удалось собрать, искренне удивлялась причинам возмущения. Мол, там все равно уже помойка, ну чего там – кости выкинули в мусорку, черепа человеческие под ногами валяются? Зато дом вон построим, это ж для людей… Для каких именно людей, впрочем, не уточнялось. В 2005 г. кладбище отстояли; а в 2007 г. пришлось столкнуться с партией вновь. Причем с партией – это в прямом смысле. На том же кладбище стали строить очень необходимый спорткомплекс, а патронировало эту стройку местное подразделение «Единой России». И в этот раз строительство нам завернуть не удалось. И опять: когда мы прибыли к вырытому котловану (со съемочной группой и нарядом милиции), нам открылась чудная картина: человеческие черепа, надетые на палки, между зубов которых были вставлены сигареты. (Вот потеха!) Фотографии, кстати, есть, и тех, кому эта тема небезынтересна, прошу сюда, сюда и сюда. И опять: во время нового, устроенного городской администрацией, круглого стола, ударяешься лбом в стену протоплазменного непонимания: ну, могилы? Ну, человеческие черепа среди туалетной бумаги и использованных презервативов? И что? И вот на это скотское «и что?» ответить всегда трудно. Как объяснить, что нельзя просто так, пинком ноги, оторванную кисть человеческой руки, будто капустную кочерыжку, скинуть в канаву? Как объяснить, что нельзя, в буквальном смысле, гадить на отцовские могилы? Это нужно чувствовать. Если у людей нет этого чувства, то это беда. Если эти люди занимают место элиты, то обществу впору самому собираться в могилу. Когда в 2007 г. мы начали бодаться из-за кладбища с ЕдРом в Чите, я созвонился с нашими соратниками в Иркутске. Оказалось, что там, почти синхронно, подобным же образом осквернялось Иркутское старое кладбище. Дальше простой вопрос: если человек может, в прямом смысле слова, дедовский череп запулить в помойку, то как он будет воспринимать те самые архитектурные памятники, которые образуют родное для его сограждан этнокультурное пространство, их этноэкологическую среду? И сделайте поправочку на то, что этот человек – власть. И тогда станет понятно многое. Например, почему в Иркутске странным образом стали в свое время гореть дом за домом, являющиеся уникальными памятниками деревянного зодчества. Американские туристы, когда видели эти дома, порой плакали от восторга. А вот «свой» россиянин их потихоньку выжигал, расчищая места под разные торговые точки. (Ну, конечно, конечно, все горело «случайно»!) Потому, когда я иду по Питеру и вижу, как реставрируют здания по системе «все, кроме фасада, нах!», то в очередной раз убеждаюсь в очевидном: нашей страной завладела протоплазма, которая нас жрет, а где жрет, там и гадит. И шепетовский терминатор – это, увы, не исключение. Это лишь классический представитель своего вида, налившийся тяжелым кровяным соком на хороших финансовых кормах. Об иррациональном чувстве родной среды – в нашем случае, родного города – я упомянул еще и потому, что всякая оценка всякого архитектурного памятника чрезвычайно субъективна. Очень часто (в провинции, по крайней мере, это точно так) все происходит более чем просто. Понравится на ставнях избушки сотруднику местного ведомства (соответствующего направления) какая-нибудь резьба, он и заносит эту избушку в реестр архитектурных памятников. А может быть и наоборот. И вот это самое «наоборот», чудовищное такое наоборот – это как раз одна из проблем Петербурга. Весь имперский период в Питере более или менее целенаправленно старались стягивать все лучшее. Кое-что подтянули, и в итоге центральная историческая часть Петербурга оказалась буквально нашпигована зданиями, каждое из которых, перенеси его в среднестатистический областной центр, могло бы быть жемчужиной тамошнего историко-культурного наследия. И тут-то в Питере, благодаря его историческому архитектурному богатству, заработал один интересный и страшный закон, который в свое время прекрасно описал И.А. Бунин: «Сейчас в каком-то столбняке… В этом и весь адский секрет большевиков – убить восприимчивость. Люди живут мерой, отмерена им и восприимчивость, воображение, – перешагни же меру. Это – как цены на хлеб, на говядину. «Что? Три целковых фунт?!» А назначь тысячу – и конец изумлению, крику, безчувственность. «Как? Семь повешенных?!» – «Нет, милый, не семь, а семьсот!» – И уж тут непременно столбняк – семерых-то висящих еще можно представить себе, а попробуй-ка семьсот, даже семьдесят!». Так же и с убийством города: десяток уничтожаемых памятников архитектуры можно представить. Тут и общественность поднимется, и ученые-историки зашумят. А вот сотню – тут уже свыше сил. И еще и сами общественники потом согласятся: у нас, мол, этих памятников, как грязи… Именно эта безчувственность, увы, сейчас так хорошо ощущается во многих петербуржцах! Русские города убивают. И убивают их по всей России. По двум причинам. Первая: протоплазменная квази-элита не может иначе. Двуногие существа, которые не видят никакой разницы между человеческим черепом и сгнившим капустным кочаном, между церковью и овощехранилищем, не могут не разрушать упорядоченный гармоничный, красивый – в общем, традиционный мир. Они его просто пожирают – продают, делят, ради копеечной выгоды сегодня могут отказаться от миллионных прибылей завтра – более высоких мотивов у них нет, как нет их у ланцетника или сине-зеленых водорослей. Но есть и другая причина: страх, замешанный на ненависти. Человеку его национальную идентичность дают, по большому счету, два источника: кровь и почва. Во-первых, гены: этнический стереотип поведения в нашей крови, от этого сбежать весьма проблематично. Во-вторых, почва, Родина. То есть, та самая этноэкологическая среда, все – от русской березки до кремлевских соборов. Исконный национальный облик русских городов – это пища для русского сердца. Петербург, даже порабощенный, все равно является свидетелем и проповедником идеи Русской Империи. В свое время духовным фокусом национально-русского сознания была Москва. И это сознание выражалось в ее архитектурном строе. Именно поэтому Москву с маниакальной ненавистью разрушали большевики – и при Сталине, и при Хрущеве, воздвигая, фактически, на ее обломках свою красную столицу. Это было закономерно. Такую же закономерность без труда можно видеть и в убийстве Петербурга. Также как, впрочем, и в убийстве любого другого русского города. Ибо убивая их, убивают нас. |
 Мозговой шторм. Подобные экстремистские организации не имеют право на существование в нашем российском обществе. Конечно, мы положительно к этому отнеслись. Мы давно проявляли эту инициативу. Надеюсь, что активисты ДПНИ не смогут создать подобную организацию под новым названием. |
| Copyright © 2006-2019 «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» При полном или частичном использовании материалов, ссылка на "АПН Северо-Запад" обязательна |
