Больше ни в каких очередях мы не стояли. Это стойкое отвращение к самой мизансцене - упираясь друг другу в спины, угрюмо топтаться в течение нескольких часов, да еще и отмечаться, да еще и номер записывать - невозможно объяснить ничем, кроме как эстетическим неприятием, ничем не мотивированным. Я только потом, повзрослев, поняла, что мои родители, мои бабушки и дедушки не могли принять этой унизительной формы, которую так культивировало государство: чтобы получить что-то, надо попросить это, поваляться в ногах. Этой формулы моя семья не принимала. И как-то справлялись. Не голодали. И газетами не подтирались. У меня до сих пор сохранились талоны на питание - на масло, на спиртное, на сигареты, на сахар - я ничего не "отоварила", потому что было противно стоять в этой очереди на "отоваривание".