 |
 |
|
|
Окончание полемики Димитрия Саввина с Юрием Несесовым о проблеме коллаборационизма в годы Второй Мировой войны и ее значении для современной российской оппозиции. Начало смотри здесь и здесь.
Димитрий Саввин
Розу белую с жабой красной не повенчать
Прежде всего, конечно, моему оппоненту хочется доказать, что в европейских странах коллаборационистов было много больше, чем в России. Последнее действительно весело: «Возьмём демократичнейшую Францию… эта прекрасная страна дала Рейху около 200 тысяч солдат, главным образом призванных в вермахт с территории приграничных провинций Эльзаса и Лотарингии…». Вот тут, как говорится, попридержите лошадок! Во-первых, солдаты из Эльзаса и Лотарингии (около 130,000) были мобилизованы – это отнюдь не одни только добровольцы. Во-вторых – и это самое интересное – коллаборационизм, как таковой, подразумевает сотрудничество населения оккупированных территорий с оккупантами. Но Эльзас и Лотарингия – это земли, чья государственная принадлежность является исторически спорной. На протяжении всего средневековья они переходили то к Франции, то к Священной Римской Империи германской нации. Наконец, по итогам франко-прусской войны в 1871 г. Эльзас и Лотарингия отошли Германии, и были в ее составе до 1918 г., когда их отдали Франции. А в 1940 г., после своей победы, немцы торжественно возвратили Эльзас-Лотарингию в состав Рейха; оккупированными эти земли не считались. Понятно, что у де Голля не сей счет было иное мнение, но это уже вопрос политической игры, ибо и де-факто, и де-юре эти территории, пробывшие лишь 22 года в составе Франции, были вновь присоединены к Германии. Так что тут каждый может считать, как ему нравится – плохие эльзасские французы «коллаборировали» с немцами в 1940-1944 гг., или плохие эльзасские немцы делали тоже самое в 1918-1940 гг., и далее с 1944 г. по сей день.
Сверх прочего, имеют место мелкие махинации с цифрами – намеренные или ненамеренные, уж и не знаю. Г-н Нерсесов крутит названные мной 1-1,5 млн., и далее, говоря о коллаборационизме в Европе, стремится закидать читателя цифрами: «Только в норвежской полиции служило 20 тысяч, а в чешской полиции Протектората Богемия и Моравия – более 90 тысяч сотрудников». При этом скромно забывает упомянуть о том, что в моей статье речь идет лишь о тех, кто с оружием в руках сражался на фронте, а не о тех, кто может быть заподозрен в иных (административно-политических, экономических) формах коллаборационизма. Если же учитывать все возможные категории коллаборационистов, да еще делать это так, как делал сталинский ГКО – то есть зачислить туда, кроме бойцов вооруженных формирований, всех сельских старост, полицейских, писарей, врачей, лечивших «не тех» больных, и далее соответствующие народы – поволжских немцев, финнов, крымских татар и др. – а также еще и тех военнопленных, которые в качестве «предателей», по возвращении их германских концлагерей, поехали в концлагеря советские, то «цифирьки» будут действительно впечатляющие. С другой стороны, нужно учитывать то, что в подконтрольных СССР странах Восточной Европы ярлык «пособник нацистов» вешали на всякого политического противника прокоммунистических сил – что делает статистику по коллаборационистам в Восточной Европе, мягко говоря, сомнительной.
Вообще, как и полагается левым, г-н Нерсесов очень вольно обращается с фактами, а порой демонстрирует удивительные кульбиты левой же логики. Казаков он называет «сепаратистки настроенными» (хотя самостийники-«казакисты» составляли меньшинство, несмотря на усилия Германии). Особенно же восхитительны его претензии на то, что он знает точное, до одного человека, количество военнопленных той или иной национальности, бывших в СССР. Учитывая практику бессудных расстрелов, сознательное искажение информации, а также безобразное ведение архивов (с советскими архивами работать доводилось в системе, знаю не понаслышке), помноженное на тот факт, что война шла – такое заявление выглядит верхом самонадеянности. То же касается и удивительных познаний об этническом составе коллаборационистских подразделений (который на деле выявить не так-то просто): например, многие «белорусские» части состояли преимущественно из людей, считавших себя русскими, и белорусские квази-националисты лишь сожалели о почти полном отсутствии «сознательных белорусов». И, наконец, шедевр нерсесовской логики: «Можно ли сравнивать десятки тысяч коллаборационистов Российской Империи с 1,3 миллионами советских? Вполне… все они вербовались с многократно меньшей территории оккупированной [за] куда более короткое время, чем во Вторую мировую войну…». Г-н Нерсесов, а Вам в Вашу голову не приходила очевидная мысль: в Первую Мировую войну не коллаборационистов было так мало, потому что противник занял небольшую территорию, а противник занял небольшую территорию, потому что коллаборационистов было мало?
Коллаборационизм возникает всегда, когда в войну вступает общество, несущее в себе острые религиозные, национальные и/или социально-экономические противоречия. Радикальная оппозиция всегда пытается найти опору вовне, и чем эта оппозиция сильнее, тем больше будет в стране коллаборационистов. Соответственно, в тех странах Европы, где такого рода противоречия были – на Балканах, или, например, в Бельгии, коллаборационизм развивался весьма успешно. Вспомним СССР того времени – революция, после которой прошло только 24 года, гражданская война, раскулачивание-расказачивание, гонения на Православную Церковь (и религию вообще), голодомор, крестьянские восстания, и т.д. Совершенно очевидно, что такое общество, вступив в войну, объективно не могло не столкнуться с проблемой массового коллаборационизма. Зачем это отрицать? Да все для того же самого: чтобы доказать, что на самом деле сталинский СССР – это был «лучший из миров», а весь народ день и ночь любил «Великого» Сталина, а также компартию. А когда грозный враг на нас напал, так сразу все вокруг «Отца народов» сплотились, как один – за исключением «жалкой горстки предателей».
Разумеется, современному необольшевистскому режиму, являющемуся прямым наследником СССР, это выгодно. Режим в настоящий момент четко сориентирован на построение номенклатурно-олигархической диктатуры, используя в значительной мере образцы поздней КНР. Это обуславливает и внешнеполитические вкусы (вспомните бесконечную возню с самыми отмороженными коммунистическими и прочими левыми режимами), и внутриполитическую методологию – в том числе, и методику пропаганды. Власть нуждается в обелении советской диктатуры, ибо это прокладывает путь к диктатуре новой, необольшевистской (и позволяет снять актуальнейший вопрос о геноциде русского народа). Власть нуждается также в демонизации в общественном сознании всех сил, боровшихся за свободу русского народа, и прежде всего – традиционно-националистических сил. Отсюда и рассматриваемый в прошлой моей колонке законопроект, и выкармливание разных гибридных идеологий типа «православного» сталинизма.
Россию спасет (в политическом смысле) только русский национализм. А русский национализм немыслим в отрыве от русской традиции, основанием и стержнем которой является, нравится это кому или нет, православие. И наша национальная традиция ни с коммунизмом, ни с его разновидностями (социализмами всех мастей) несовместима. Розу Белую с жабой красной не повенчать. И в режимные коноводы это если не понимают, то чувствуют. Именно потому так опасна для них и тема белого движения, и тема русского освободительного движения 1941-45 гг. Чувствуют, что для них это – минное поле. Но до тех пор, пока значительная часть русских патриотов больна «левой» болезнью – почитанием Ленина-Сталина, «православным» сталинизмом и прочими «зато-мы-делали-ракеты», Кремль чувствует себя в относительной безопасности. Но это уже тема для другого разговора…
Юрий Нерсесов
Рассуждать об опасности для режима белых идеалов – смешно
Основные аргументы «беломонархиста» - обычное жульничество. Сперва он назвал приблизительно правильное число граждан СССР служивших в вермахте, СС, полиции и других военизированных формированиях Третьего Рейха, а когда выяснилось, что другие страны были представлены не менее значительными относительно численности своего населения контингентами, начал юлить.
Сначала оказалось, что 1-1,5 миллиона, перешедших на сторону Германии, это только сражавшиеся на фронте. Увы, враньё. В это число входят и полицаи, и зачастую не имеющие оружия «добровольные помощники», составлявшие большинство одетых неприятельские мундиры.
Потом выяснилось, что жителей некоторых французских провинций нельзя считать коллаборационистами, поскольку они мобилизованы, а территория проживания неоднократно переходила от Франции к Германии. Но тогда таковыми нельзя считать, и советских военнопленных перешедших на сторону Гитлера, под угрозой смерти в лагерях (В 1914-18 гг. немцы пленных не уничтожали, да и почти не вербовали).
Кроме того, территории, где жили данные граждане, тоже «на протяжении всего средневековья» и далее многократно переходили из рук в руки. Западная Украина веками принадлежала Австро-Венгрии, территория которой к 1941 году входила в состав Рейха и его союзников. Прибалтийские земли в 1915-18 гг. оккупировала кайзеровская Германия, а ещё ранее она три века находились под властью немецких рыцарских орденов. Бессарабия столетиями входила в состав княжества Молдовы, позднее ставшего частью гитлеровского союзника Румынии, а в 1918-40 гг. была оккупирована румынами.
Крайне смешон Саввин и со своими рассуждениями об опасности для режима белых идеалов. Обитатели Кремля, как люди глубоко беспринципные успешно прикрывают свои гешефты ворованными лоскутками и красного, и белого наследия, а в начале нынешнего века, вся компания, включая Путина, готовила включение в официальный пантеон и власовцев с полицаями, но, встретив сопротивление, предпочли эксплуатировать менее раздражающие населения исторические образы.
Что же касается, опасности для Кремля «беломонархических» тусовок, так они как были двадцать лет еле заметными под микроскопом политическими амёбами, так ими и остаются. Потому власть к ним более чем снисходительна и с охотой употребляет для мелких пакостей.
Точно в такие же микроорганизмы с переходом в мир иной старших поколений превращаются и классические коммунисты. История не знает и не узнает случаев, когда режим павший несколько поколений назад был бы реставрирован. Карл II Стюарт унаследовал трон отца через 11 лет после его казни, а ещё через полвека династия испарилась. Французские и неаполитанские Бурбоны вернулись на штыках интервентов, и тоже ненадолго. Испанский король Хуан Карлос Бурбон и камбоджийский монарх Нородом Сиамони правят в согласии с наследниками свергавших их предков левых, которые и не думают отрекаться от прежних подвигов.
Люди, желающие вернуть «Россию, которую мы потеряли», или «СССР, который они потеряли» обречены до могилы оставаться ряжеными политическими клоунами либо мелкими провокаторами. Презрев мудрые слова Гераклита Эфесского, они постоянно пытаются залезть в одну и ту же воду дважды, и регулярно оказываются в помоях.