2007-07-16 Вадим Штепа

 

Тебе, царь, было такое видение: вот, какой-то большой истукан; огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные. Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их. Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю.

Гл. 2, 31-35.

Новая книга известного петербургского историка и публициста Даниила Коцюбинского, мобилизующе озаглавленная «Давно пора!», по широте тем и образов, особой «профетической» стилистике, да и по своему объему действительно напоминает книги библейских пророков.

Конечно, «нет пророка в своем отечестве». Трудно было бы ожидать выхода этой книги в каком-нибудь официальном издательстве, которые ныне сами охотно встраиваются в конформистскую «вертикаль». Книга была опубликована «Вольной Петербургской Типографией» – издательским проектом Петербургского Гражданского Комитета. Это общественный оппозиционный проект, вряд ли пока способный соперничать по тиражам и раскрученности с крупным издательским бизнесом (как правило при- или околовластном) – но с другой стороны, уже сегодня являющий первые ростки новой эпохи, так и не начавшейся в 1990-е – гражданского самоуправления…

Несмотря на то, что книга в основном состоит из статей и бесед автора, опубликованных за последние годы в аналитическом еженедельнике «Дело», читается она словно бы написана «здесь и сейчас». Тенденции, обозначенные Даниилом еще несколько лет назад (когда за такие тексты его называли в лучшем случае «утопистом»), теперь только обострились и теперь широко обсуждаются в массовой публике на протестных акциях. А его тексты, собранные вместе, словно бы концентрируются в тот самый пророческий «камень», разбивающий «истукана»:

«До тех пор, пока петербуржцы по капле не выдавят из себя Империю, дорога в будущее Петербургу заказана. Город не оживет и не найдет себя в новом столетии и новом мире.

Цепляясь за гнилые одежды расползающейся по швам великой державы, мы теряем не только город. Мы теряем себя и остаемся наедине с вселенской пустотой...

Но можно попытаться взглянуть в будущее и по-иному, понимая, что, в конечном счете, государства приходят и уходят, а регионы остаются. И задача, которая стоит перед нами в этой связи, – не пытаться подлатать исторически обветшалые и давно ползущие по швам государственные формы, а поскорее примерить на себя новые, более удобные и современные политические одежды, чтобы дать начало новому витку человеческой истории».

Тема регионализма является в книге одной из ведущих и стержневых. Мы с автором теоретически разрабатываем ее уже около 10 лет – совершенно независимо друг от друга. В каких-то аспектах безусловно сходимся, но в некоторых возникают существенные разногласия. (Даниил надписал мне свою книгу остроумно и точно: «единомышленнику и полемисту».) Это вполне закономерно при творческом развитии всякой новой общественной доктрины. Было бы интересно – и продуктивно для дальнейшего развития этой доктрины – сопоставить наши точки зрения, пусть даже в самых общих чертах.

Прежде всего, мы полностью солидарны в том, что роль регионов в современном мире стремительно возрастает, и они постепенно обретают собственную политическую субъектность, все более значимую, чем указания тех или иных «центральных» властей. Особенно это заметно на примере ЕС, где «горизонтальная» сеть прямых межрегиональных проектов, развернутая по всему континенту, оказывается более динамичной и востребованной гражданами, чем чиновничья «вертикаль» из столицы того или иного государства. Программы вроде INTERREG, политика прямого взаимодействия приграничных территорий – «еврорегионов» и т.д. выстраивают принципиально новую структуру, при которой регионы, принадлежащие пока еще разным государствам, выходят за рамки этих государств в «общеевропейское» пространство. И в этом пространстве «субнациональный» и «наднациональный» уровни взаимодействуют напрямую, резко снижая значимость «посредника» между ними в лице национальных государств.

Но при этом нельзя сказать, будто «сепаратистские» регионы просто находят себе «более высокого начальника» – брюссельского вместо парижского, берлинского, варшавского и т.д. Они, как правило, воспринимают евроструктуры лишь как удобную площадку для согласования собственных взаимных интересов, но именно эти межрегиональные интересы и не позволяют еврокомиссарам стать единовластными «командирами».

Но до гибкости этих европейских взаимодействий в РФ еще далеко… Здесь все просто как столб – есть гиперцентралистская «вертикаль», выкачивающая в Москву (и далее – в заокеанский «стабфонд») ресурсы и налоги из всех регионов, а взамен раздающая дотационные подачки и назначающая губернаторов, никак не подконтрольных местному населению. Но это как раз и делает сегодня регионализм самой адекватной и актуальной оппозиционной идеей. Показательно, что на питерских «Маршах несогласных» спонтанный регионалистский слоган «Это наш город!» звучал куда громче и подхватывался куда охотнее, чем абстрактное «Нам нужна другая Россия!», которым пытались заводить народ лидеры федеральных оппозиционных партий.

Однако на вопрос о сущности самого регионализма мы с Даниилом Коцюбинским даем несколько разные ответы. Для автора книги (как он это еще раз повторил на презентации) регион – это лишь территориальная единица, «общий дом», некий расширенный аналог «ТСЖ». Но в таком случае, на мой взгляд, совершенно непонятны фундаментальные основы региональной идентичности. Чем один регион отличается от другого? Различная площадь квартир и элементы внешнего дизайна – это все-таки не разный фундамент. А если фундамент предполагается оставить одним и тем же – то вряд ли на нем возникнет что-то иное, кроме все той же советской коммуналки. Даже если квартиры в этом «общем доме» приватизированы, сам он, в целом, все равно не принадлежит «никому конкретно» – это особенно заметно по парадным, лифтам и прочим местам общего пользования в многоэтажках «спальных районов»…

Если уж использовать архитектурные аналогии, то мне ближе сопоставление регионализма не с разделом многоквартирного дома, но с возведением новых домов, каждый из которых принадлежит отдельной семье и строится в ее собственном вкусе. Кстати, эта тенденция превращения мира в «глобальную деревню» (термин Маршалла Маклюэна) в современной Европе становится и буквально очевидной. В отличие от России, с ее советски-коллективистской традицией, которая проявляется и в повышенной ценности квартир в многоэтажках, все большее число европейцев предпочитают сегодня жить в собственных домах небольших и экологически чистых городков. Системы глобальной коммуникации делают все менее нужным столпотворение в пыльных и шумных мегаполисах.

Но именно это «мегаполисное» мышление отчетливо демонстрирует автор книги, когда дает определение региона как «крупного города с естественно тяготеющей к нему территорией». Здесь проявляется все тот же, устаревший уже дуализм «центр-провинция». Но что принципиально изменится, если он просто перейдет с уровня «Москва-Россия» на, скажем, «Петербург-Ингерманландия»? В Финляндии, которую Даниил приводит как пример успешного «государства-региона», ее собственные регионы вовсе не «тяготеют» к мегаполисам, коих нет вовсе, но связаны прямыми, равноправными, сетевыми отношениями.

Финляндии, кстати, удалось в свое время превратиться в благословенную «страну белых лилий» именно потому, что ее региональное (тогда еще в составе России) мышление имело особый этнокультурный фундамент. Новая финская нация во многом была творчески создана в XIX веке группой энтузиастов-«краеведов» во главе с поэтом и философом Юханом Снельманом. Однако вместо того, чтобы самому стать петербургским «Снельманом», Коцюбинский сознательно дистанцируется от таких «углублений» в региональную идентичность. В итоге регион как «общий дом» у него выглядит не более, чем собранием случайных соседей. Но именно так уже пытались создавать петербургскую общность и Собчак, и Яковлев, и Матвиенко – а толку? «И сплыл Петрополь…»

Современные европейские регионы ничуть не стесняются заявлять – а при необходимости и творить заново – свою этнокультурную специфику. Конечно, она не имеет ничего общего с какой-то «этнической чистотой», которая скорее существует лишь как фобия в воспаленном воображении «политкорректоров». Каждый регион просто создает в медиапространстве свой уникальный «бренд», в котором синтезируются его местные культы и глобальные интересы. С другой стороны, транснациональные корпорации, приходя в тот или иной регион, также стараются «вписать» свои маркетинговые стратегии в локальную этнокультурную идентичность. Так и создается этот сложный баланс глокализации, который, при всей своей противоречивости, только способствует мировому многообразию…

Возможно, осторожность Даниила Коцюбинского в обращении с этнокультурной тематикой связана с тем, что он, как историк, уделил немало сил изучению дореволюционных националистических движений, и знает массу их острых подводных камней… Однако серия его лекций о «Всероссийском Национальном Союзе» тех лет, помещенная в книге «Давно пора!», как-то странно диссонирует с ее основным контекстом… Ибо многие современные русские националисты совсем уже не вписываются в тот имперско-централистский формат. (Кстати говоря, и нынешние либералы также существенно отличаются от деятелей типа Милюкова или Струве – впрочем, взаимное неприятие вполне преемствуют…) К примеру, национально-демократическое идейное движение, которое видит будущую Русь как парламентскую конфедерацию, осталось за пределами внимания автора… Что, опять же, странно диссонирует с его явной симпатией к украинской Оранжевой революции, которая была именно национально-демократической.

Наверное, полезно напомнить, что в новых политических коалициях – и в посткоммунистической Восточной Европе, и в постсоветских странах Балтии, Беларуси, Украине – легко находили (да и поныне находят) общий язык либералы и националисты. На знаменитом киевском Майдане они и вовсе жили в одних палатках. И лишь только в России между ними вырастает непреодолимая стена… Проблема в том, что национализм здесь слишком часто путается с имперством. Это заметно даже по Манифесту движения «НАРОД», где о реальном народном самоуправлении, которое может начаться только с регионов, не сказано ни слова, но – по-прежнему бродит призрак «великой державы»... Однако, с другой стороны, российские либералы своим догматическим «антинационализмом» сами отталкивают националистов в имперский лагерь. И в конечном итоге, действительно рискуют остаться «наедине с вселенской пустотой»…

Эта покорность «либеральным догматам» несет в себе фундаментальное противоречие: зачем Коцюбинский рвется в какое-то регионалистское «будущее», если другой либеральный пророк – Фукуяма уже провозгласил «конец истории»? Однако в отличие от этого консерватора Даниил все же романтик… А «либеральные догматы» чем-то похожи на библейские, всякий выход за пределы которых немедленно трактуется инквизиторами как «языческая ересь»…

Кстати, настоящее «неоязычество» не имеет ничего общего с карикатурным поклонением каким-то ветхим истуканам. Это скорее креативность в чистом виде и нежелание делегировать свою волю к историческому творчеству некоему единому имперскому «Творцу». Такой вот «метафизический регионализм»… В этой связи хотелось бы порекомендовать идейному вождю петербургского регионализма Даниилу Коцюбинскому ознакомиться с трудом британского социолога Чарльза Лэндри «Креативный город». Там на широком глобальном материале весьма наглядно показано, что именно креативность является вдохновляющей силой современного регионализма. Она создает уникальную культурную «почву» региона, на которой только и могут произрасти новые политические растения…

Концепция креативного города (и шире – креативного региона) вообще переводит политические дискуссии прошлой эпохи в новый, «постмодерный» формат конкуренции «прагматических утопий». Вот, взять, к примеру кремлевско-китайский проект «Балтийская жемчужина», который часто называют возведением в Петербурге грандиозного «чайна-тауна». Пока еще в отношении к нему сталкиваются две расхожие идеологии – «патриотическая» и «либеральная». Но первая не предлагает ничего иного, кроме консервативного сохранения статус-кво, а вторая привычно отстаивает догматы политкорректности и мультикультурализма. Очевидно, что в этом контексте спор просто неразрешим (во всяком случае, в мирных формах)…

Креативная же точка зрения выходит за эти ветхие идеологические рамки и предлагает вместо борьбы с «чайна-тауном» или его поддержки строить свой собственный «таун» – на основе этнокультурной идентичности региона, переплавляя ее в современный архитектурный проект. Иными словами – местные жители должны ощущать себя не объектами какого-то влияния извне, но напротив – субъектами, носителями собственной воли к историческому творчеству. И лишь при наличии этой воли, желания построить и организовать свой собственный регион по своим собственным этическим и эстетическим представлениям, никакие «мигранты» из других цивилизаций уже будут не страшны. Нет, их никто не будет насильственно выгонять – но они сами просто «не приживутся» в местной культуре. Как (самый политкорректный пример) белые в Гарлеме…

Кроме того, хотелось бы отметить и такую новую, креативную форму сопротивления региона всевозможному централистскому диктату, как ландшафтная. Она также уже выходит за прежние рамки – сугубо социальных или национальных проблем. Массовые протесты петербуржцев, влюбленных в облик своего города, против «Газоскреба» – самое наглядное тому подтверждение…

Петербург – это не просто «Европа», но регион, уникальный для самой Европы. Сочетающий в себе невероятное многообразие эпох и культур – от варяжской Ландскроны до цоевской «Камчатки» – равно подавляемых нынешней унитарной «вертикалью». Очевидно, что интересы империи и этого города, некогда бывшего ее столицей, пришли на данном историческом этапе в тотальное противоречие. Впрочем, оно лишь отражает глобальную дилемму, которую четко поставил Даниил Коцюбинский – что ждет весь современный мир:

«превратиться в ядовитый клубок из нескольких имперских «гадин», подобных Древнему Риму, – или двинуться по пути, завещанному Древней Элладой, создав в итоге демократическое содружество свободных народов и территорий?»

«Третий Рим» в нынешней России уже есть… Так что решение этой дилеммы, видимо, будет зависеть от того, как скоро петербуржцы избавятся от инерциального мышления в категориях «бывшей имперской столицы» (которое толкает их в ту же, «римскую» парадигму). И, вместо этого, осознают себя историческими преемниками «русских Афин» (Карамзин) – Новгородской республики…