Известное открытое письмо десяти академиков РАН президенту РФ В.В.Путину о недопустимости «клерикализации России» явилось крупным событием общественной жизни России. И породило дискуссию, которая имеет не только идеологическое, но и прикладное политическое значение. Ключевым аспектам этой дискуссии посвящен настоящий Меморандум.

Письмо десяти действительных членов РАН можно назвать, в известном смысле, беспрецедентным. Прежде всего потому, что с горбачевских времен, пожалуй, никто из представителей культурной, научной или экономической элиты не посягал на утверждение какой-то определенной системы взглядов на мир и место человека в нем в качестве непререкаемой и единственной возможной истины. Дело, в крайнем случае, ограничивалось попыткой выдвижения некоей национальной политической идеологии: на решающее суждение в делах веры и неверия до сих пор никто не претендовал.

При этом в то же самое время в обществе действительно усилилось влияние христианства как мировоззрения. Мало кто из деятелей культуры, не говоря уже о политиках, позиционирует, тем более — агрессивно рекламирует себя в качестве атеистов. С одной стороны, это свидетельствует о выборе людей в пользу веры. С другой стороны, при отсутствии какого-то набора знаний о религии в целом и православии в частности стыдливое отрицание атеизма приводит к вопиющим искажениям представления о мире и Боге. Чем довольно быстро оказываются способны воспользоваться многочисленные секты, рождаемые как страстной потребностью человека в чуде и откровении, так и незнанием основ религиозной традиции своей страны и всей Европы.

Поэтому вопрос о религиозном просвещении в России, причем как на уровне высшего образования, так и в средней школы, давно назрел и даже перезрел. Между тем, члены Российской Академии наук, и в их числе подлинно выдающиеся ученые, попытались воспрепятствовать этому вполне законному, хотя, разумеется, и не легкому процессу — религиозного просвещения — на основании тезиса о несовместимости веры и науки, а также необходимости «материалистического мировоззрения» как единственно возможной основы познания. Ученые, по мнению десяти академиков, как некогда «большинство нашего населения», «сознательно и давно перестало верить сказкам о боге».

Авторы письма со ссылкой на Нобелевского лауреата физика С. Вейнберга настаивают на обязательности «материалистического мировоззрения» для каждого уважающего себя ученого. Как пишет цитируемый ими Вейнберг, «Большинство ученых вообще не думают на эту тему. Они настолько не размышляют о религии, что даже не могут считаться активными атеистами"».

Насколько это утверждение соответствует фактам? В первую очередь следует признать, что почтенный лауреат С. Вейнберг является не просто атеистом, но активнейшим участником теологических споров в Соединенных Штатах, в которых он весьма рьяно отстаивает точку зрения, что миропорядок не был создан каким-то высшим Разумом (как считают многочисленные оппоненты Вейнберга — креационисты), а возник сам собой. Очевидно, что про самого Вейнберга ни в коем случае нельзя сказать, что вопросы о Боге его не занимают, напротив, они его весьма интересуют, в ином случае он оставался бы равнодушным к признанию многими его коллегами факта Божественного существования.

Посмотрим теперь, в какой мере равнодушие к Богу может быть приписано наиболее выдающимся представителям науки в целом и теоретической физики в частности. Если уйти вглубь веков, то там нам будет трудно найти среди физиков и вообще ученых не столько верующих христиан, сколько атеистов. Разумеется, самостоятельное размышление о природе и мире часто толкало ученых к религиозному свободомыслию, но при этом весьма редко — к полному безбожию. Исаак Ньютон, как считается, отрицал св. Троицу и тяготел к арианской еретической версии Христианства, однако, это ни в коей мере не делало его атеистом. Более того, его перу принадлежит «Толкование на Апокалипсис св. Иоанна Богослова», что известно каждому образованному человеку хотя бы из романа Чернышевского «Что делать?».

О математиках и говорить нечего. Выдающимся религиозным мыслителем XVII в. был математик Блез Паскаль. Религиозные проблемы чрезвычайно волновали и убежденного католика Рене Декарта. Доктрина о возможности совмещения теологического и научного подходов в рамках так наз. теории предустановленной гармонии математика Готфрида Лейбница стала фактически одной из основ всего современного университетского образования.

Два крупнейших физика XIX столетия — Майкл Фарадей и Джеймс Клерк Максвелл — были страстно верующими людьми, более того — проповедниками в своих религиозных общинах. Фарадей, который принадлежал к довольно экзотической секте сандемианцев, нередко выступал с размышлениями на тему соотношения веры и науки.

Следует отметить, что физика — и в самом деле та наука, которая наиболее чувствительна если не к атеизму, то к материализму. Речь идет о материализме спинозистского толка, смысл которого заключается в радикальном очищении науки от всякой телеологии, с одной стороны, и индетерминизма — с другой. Проще говоря, физик в согласии с методологией своей науки редко задается вопросами о целях в природе и о свободе в мироздании. Но даже в естественных науках не все обстоит так просто: биология, например, как известно со времен Аристотеля, не может отказаться от понятия «цели». Когда мы изучаем строение организма, то неизбежно задаем вопрос, а для чего, для каких целей у тела существуют те или иные органы. Однако если на организм посмотрит руководствующийся «материалистическим мировоззрением» физик, он должен будет вынужден рассмотреть его эволюцию как процесс, управляемый равнодушными к целям случайными причинами. Естественно, такое задаваемое самой методологией физики мировоззрение оказывается неизбежно ущербным, что свидетельствует, однако, не о всевластии материализма, а о специфике методологии физики.

Между тем даже принятие такого материалистического мировоззрения еще ни в коем случае не свидетельствует о «равнодушии к Богу». Сам предшественник материализма Нового времени Бенедикт Спиноза задавался вопросом о том, а почему природа такова, какова она есть и неизбежно вынужден был прийти к некой первопричине миропорядка, каковую он и называл Богом. Мировоззрение пантеиста Спинозы на самом деле оказывается близким многим выдающимся физикам XX столетия. Великий Альберт Эйнштейн говорил, что, глядя на гармонию, которая присутствует в мире, он склоняется к мысли о Боге в духе Спинозы.

При том большинство великих физиков минувшего столетия в отличие от Эйнштейна не были удоволетворены спинозизомом и искали веры в личного Бога, обитающего по ту сторону Вселенной. Глубоко верующим христианином, прихожанином лютеранской церкви был один из корифеев ядерной физики XX столетия Вернер Гейзенберг. Христианином считал себя и крестившийся в лютеранской церкви Нильс Бор, сын отца-христианина и матери-еврейки. Религиозными мыслителями могли бы назвать себя астроном Артур Эддингтон и физик Эрвин Шредингер. Не усматривали никакого противоречия между своими научными занятиями и религиозными убеждениями католик Макс Планк и лютеранин Макс Борн. Творцы основных теоретических направлений современной физики, включая квантовую механику, если и не были воцерковлены, то обладали, по меньшей мере, тем самым «космическим религиозным чувством», наличие которого Эйнштейн считал необходимым для плодотворных занятий теоретической физикой. А по существу и любой другой науки.

Проблема не только в том, что мысли о Боге не противоречили научным достижениям. Теология со Средних веков была важнейшим и необходимым компонентом образования и научного поиска. Благодаря теологии человек учился мыслить о конечных причинах существования мира, соотнося данные науки с рационально осмысленными положениями иудео-христианской религиозной традиции. Без теологической культуры в России никогда не сможет сформироваться именно научное мировоззрение, которое, по крайней мере, будет сознавать, от чего оно отталкивается и чему оказывается противопоставлено.

Что касается атеизма современных физиков, на который ссылаются академики, то по этому поводу следует сказать следующее. Тяготение образованного класса современного Запада (и Европы в первую очередь) если не к атеизму, то к агностицизму в крайней форме, отрицать невозможно. Думается, что «научное мировоззрение» здесь ни при чем. В XIX веке плоский односторонний материализм и позитивизм были распространены в научной среде гораздо в большей степени, чем теперь, между тем, атеистов среди подлинно великих ученых можно было пересчитать по пальцам.

Причин сегодняшнего атеизма на Западе — две.

Одна из них — «плюрализм религиозного опыта» в современном мире. Религий на одной отдельно взятой территории стало слишком много — причем как старых, так и новых. Интеллектуалу стало тесно в рамках какой-то одной веры, ему хочется чего-то нового, свежего, желательно — догматически не обременительного.

Вторая — трудность метафизического осмысления данных сегодняшней физической науки. На самом деле, большие проблемы возникают не столько с теологической, сколько с философской интерпретацией положений естественно-научного знания.

Сформулировав знаменитый антропный принцип, согласно которому Вселенной присущи предустановленность и целеустремленность к возникновению разумного существа, — Вселенная и фундаментальные параметры, от которых она зависит, должна быть такой, чтобы на некотором этапе развития допускалось существование разумного наблюдателя — физики неизбежно вышли к перспективе разработки некоей всеобъемлющей теории, способной объяснить такое чудесное соответствие физических параметров мира с фактом существования Вселенной и человека. По существу, физика уперлась в некий онтологический тупик, который, преодолевается с помощью допущения о существовании Творца. Об этом, в частности, писал известный британский астрофизик Фред Хойл: «Здравая интерпретация фактов дает возможность предположить, что в физике, а также химии и биологии экспериментировал "сверхъинтеллект", и что в природе нет слепых сил». Так это или не так — не нам судить, однако, с точки зрения здравого смысла, очевидно, что теологическое (и телеологическое) объяснение антропного принципа (и лежащего в его основании статистического парадокса) самое простое и экономное из всех возможных.

Кризис «научного мировоззрения» в России оборачивается и другой стороной. Крах СССР и развал фундаментальной науки в России совпал по времени с периодом относительного возрождения церкви после периода научного атеизма. Немудрено, что многие физики старого времени испытывают ностальгию по тем временам, когда их наука в рамках ядерного проекта, на который работала вся страна, находилась в привилегированном положении, и на ее обеспечение государство не жалело ни сил, ни средств. Многим из ученых до сих пор кажется, что во всех их бедах виноват не либеральный социально-экономический курс, а так наз. «клерикализация страны». С этой «клерикализацией» и в самом деле много проблем, связанных именно с недостатком рационального компонента в религиозном просвещении, однако своими требованиями академики только загоняют проблему вглубь. Не предлагая на самом деле никакого внятного мировоззрения большинству населения, они предлагают вере отказаться от разума, а разуму от веры. В ситуации уже упомянутого плюрализма вероучений это приведет либо к усилению обскурантизма в церковной среде и распространению различных сектантских псевдоинтерпретаций христианства, способных поразить воображение неофита.

Причем не следует также недооценивать популярность крайне жестких версий исламизма среди российского населения. Не нужно забывать, что многие школы исламской, равно как и католической, и иудейской теологии имеют отличные центры распространения, прежде всего за пределами нашей страны. В ситуации интернационализации идей и мировоззрений это приведет лишь к ограничению и торможению развития богословия православного, прекращению совершенствования рациональной составляющей русской вероисповедной традиции.

Бесконечные ссылки на российскую многонациональность звучат в этом контексте совершенно абсурдно, ведь не мешает данная многонациональность вводить в программу средней школы в качестве обязательного предмета курс русской литературы, а в программу высшей школы — курсы по истории русской философии. Почему Православной религии, которая, вне всякого сомнения, является такой же значимой частью русской культуры, как и романы Достоевского или поэзия Пушкина, должно быть отказано в праве быть внятно изложенной для учащихся. Конечно, делать это стоит с учетом региональной специфики: едва ли ОПК, скажем, следует вводить в республиках с преобладающим мусульманским населением. Тем не менее, трудно отрицать, что жителям Татарстана и Башкирии нужно предоставить какие-то элементарные знания о православии, равно как и жителям русских регионов — об исламе. В ином случае, русские дети будут получать соответствующую информацию преимущественно из американских мультфильмов и блокбастеров.

Инициативу 10 академиков следует признать неудачной попыткой утвердить монополию на мировоззрение той науки, которая уже давно перестала служить источником формирования какого-либо мировоззрения. Из совокупности научных фактов мировоззрение не возникает, мир ценностей, как известно еще со времен неокантианства, вообще автономен от мира наличной реальности. Люди могут продолжать верить в добро даже в том случае, если им как дважды два докажут, что победит зло. К сожалению, авторы «письма академиков» совершенно не осознают это обстоятельство, их представление о философских основах мировоззрения вообще не слишком сильно отличается от тех постулатов диалектического материализма, который они усвоили с советского времени. К сожалению, они не видят диалектической же связи господства того старого мировоззрения с крахом того гигантского научного проекта, который пыталась реализовать коммунистическая власть. Более того, они не пытаются осознать, что атеистическая власть, утвердившись в СССР в 1917 году, прервала процесс социального и культурного обновления русской Церкви, который начался в эпоху Русского религиозного ренессанса первых десятилетий XX века и вызвал к жизни попытку освобождения Церкви от диктата со стороны государства и, в частности, к восстановлению патриаршества. 

Весьма поверхностное и местами откровенно нелепое «письмо академиков» отражает, во многом, глубину психологического кризиса, который переживает сегодня отечественная наука. По нашему мнению, основных подлинных причин этого кризиса две: