 |
|
|
|
| ГЛАВНАЯ |  |
НОВОСТИ | |
ПУБЛИКАЦИИ | |
МНЕНИЯ | |
АВТОРЫ | |
ТЕМЫ |
| Вторник, 22 октября 2019 | » Расширенный поиск |
 «Здесь людей заново приходится придумывать, товарищ нарком»
Андрей Платонов, 120 лет со дня рождения которого отмечается в эти дни, в середине 1930-х вдохновлялся личностью наркома путей сообщения Лазаря Кагановича и даже хотел писать о нём роман. Чем привлекал его железный Лазарь и почему замысел не был реализован? Юбилей писателя, родившегося 28 августа 1899 года, прошел как-то совершенно буднично и незаметно. Разве что на его малой родине, в Воронеже, состоялись памятные мероприятия. Плюс несколько публикаций в СМИ и на специализированных литературных сайтах, да лекции в библиотеках по случаю круглой даты. И всё – звенящая пустота. Между тем, его биография исключительно интересна не только сама по себе, но и в вопросе взаимоотношений с советской властью. Платонова в середине 1930-х весьма занимала фигура Лазаря Кагановича. И этот эпизод для жизненных путей как Андрея Платоновича, так и Лазаря Моисеевича вовсе не выглядит случайным. Оборона красного Воронежа Писатель появился на свет под занавес XIX века, в семье Платона Климентова – машиниста паровоза и слесаря воронежских железнодорожных мастерских. Это предопределило и судьбу самого Андрея: уже подростком он работает помощником машиниста, а в 1918-ом поступает в Воронежское техническое железнодорожное училище. Параллельно с 12 лет начинает писать стихи, затем – заметки для газет и рассказы. В Гражданскую войну Платонов идёт добровольцем в РККА и работает фронтовым корреспондентом, в частности, пишет заметки для «Известий совета обороны Воронежского укрепрайона». К концу лета 1919 года положение этого самого укрепрайона становится отчаянным. В рамках большого наступления войск главнокомандующего Антона Деникина на южном фронте белые подходят к городу. И молодого, но уже известного в партии большевика Лазаря Кагановича ЦК посылает в город в качестве уполномоченного для наведения порядка. На железных дорогах царил полный хаос, и часть пути Каганович проделал на «углярках» – в порожняковых товарных вагонах. Вид имел соответствующий, поэтому на одной из станций бдительные граждане приняли уполномоченного ЦК то ли за бездомного, то ли за шпиона, пробирающегося во фронтовую зону, и сдали в комендатуру. Потом, конечно, с извинениями отпустили. 19 сентября «Известия» публикуют стихотворение в прозе Платонова «Красному Воронежу»: Будем слитны и едины и безжалостны к себе. Только с сталью, вместо сердца, с мудрым мужеством сознанья и восторгом вдохновенья мы победу, славу гордых, в лагерь Красный приведём. А Лазарь упоминает в мемуарах, что в те же дни, добравшись до города, общался с редактором газеты Шестаковым, одним из немногих не сбежавших в тыл партийных работников. В общем, молодой корреспондент фамилию Кагановича тогда точно слышал. А, может, и пересекались во фронтовом хаосе – чем чёрт не шутит? Было бы интересно посмотреть, сохранились ли номера «Известий» в местных архивах… Осенью Воронеж переходит из рук в руки, но к 24 октября, собрав силы в кулак, красные во главе с Семёном Будённым выбивают части белых из города. Этот эпизод стал одним из ключевых, переломных в Гражданской войне, после которой белые армии уже только откатывались назад. Каганович принимает активное участие в обороне города и восстановлении порядка. Затем возвращается в Москву, где продолжает свой подъём к высотам власти. Платонов же, помимо журналистики, успел вновь поработать помощником машиниста на военных перевозках и послужить бойцом в Части особого назначения – ЧОНе. В 1920 году он подаёт заявление о вступлении в РКП(б). Ночной звонок наркома Зенит могущества и влияния Кагановича, который входит в ближний круг вождя и выполняет его самые важные поручения, приходится на 1930-е годы. В качестве главы Москвы он чистит от «правых уклонистов» городскую парторганизацию, осуществляет грандиозные проекты строительства первой очереди метро и реконструкции столицы в соответствии с генеральным планом. Лазарь как-то даже заметил, что, если бы не стал политиком, с удовольствием занимался бы архитектурой. В 1935-м его бросают на новый, ключевой для успеха экономического прорыва и весьма запущенный участок – железные дороги. Первым делом нарком ввёл строжайшие наказания, вплоть до расстрела, за опоздания поездов, которые были тогда обычным делом. Ну и произнесённый им в рамках борьбы с разгильдяйством и крушениями афоризм «У каждой аварии есть фамилия, имя и отчество», вероятно, будет актуальным всегда. По поручению Кагановича было предложено подготовить сборник рассказов о железнодорожном транспорте. Платонов, ставший к тому времени одним из самых известных советских писателей, с радостью откликнулся и написал два рассказа. Для их создания «с натуры» он выезжал общаться с передовиками-железнодорожниками. В первом – «Бессмертии» – описывается начальник станции Красный Лиман Донецкой железной дороги Э. Цейтлин, выеденный под именем Эммануила Левина. Второй рассказ, «Среди животных и растений», посвящён стрелочнику-орденоносцу со станции Медвежья гора Карельской железной дороги. Центральной сценой «Бессмертия» стал телефонный звонок Кагановича Левину. Он интересуется, почему тот так быстро подошёл, неужели не спал глубокой ночью: – В Москве сейчас тоже, наверно, ночь, товарищ нарком, – тихо произнёс Левин. – Там тоже не с утра люди спать ложатся. Нарком понял и засмеялся. – Выдумали что-нибудь нового, товарищ Левин? – Здесь людей заново приходится выдумывать, товарищ нарком… – Самое трудное, самое нужное, – говорил дальний, ясный голос; слышен был тонкий, стонущий гул электрического усиления, напоминая обоим собеседникам о долгом пространстве, о ветре, морозах и метелях, об их общей заботе. В перестроечные времена историк Рой Медведев осудил рассказ: мол, к сожалению такой выдающийся литератор включился в кампанию по восхвалению сталинского сатрапа. Однако же, надо отметить, что Лазарь, при всей своей суровости и резкости, немало времени уделял и престижу профессии. Скажем, значительно повысил зарплаты железнодорожникам, разрешил им иметь приусадебные участки и хозяйство, так что в целом они стали довольно-таки привилегированной прослойкой. И в человеческом измерении, в котором предстает у Платонова, был весьма популярной у подчинённых фигурой. Кроме того, нарком и его ведомство были олицетворением духа устремившейся к новым горизонтам страны. На плакатах того времени видим машиниста Кагановича, разгоняющего локомотив СССР с портретами Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. И Платонов, отношения которого с советской властью складывались, мягко говоря, непросто, а иногда и трагически, однако пафос строительства нового мира, преобразования реальности с помощью техники и «придумывания человека заново» вполне разделял. Более того. В 1934 году он оставляет удивительную запись в личном блокноте: «Советская власть абсолютно права: в истории случилось обстоятельство (послевоенное и военное), когда люди – многоразличные звездюки (в оригинале нецензурно – А.Д.), не поддающиеся никакой коллективности (благодаря специфике этой самой «коллективности»), нуждаются в великом руководстве». То есть, внутреннюю логику происходящего он прекрасно понимал. Сталин с Кагановичем, вероятно, могли бы подписаться под такой формулой. Тем более, что все 1920-30-е годы по международной и внутренней обстановке и были временем военным по сути своей. «Мои заслуги не такие уж значительные» В 1936 году Платонов отправляет в журнал «Две пятилетки» письмо с предложением о создании художественного произведения, где за основу героя взят образ наркома: Наиболее ярким примером, образцом человечности, соединенной с творческой энергией, с беспрерывной работой по преобразованию людей и природы, с могучим собственным ростом является Л. М Каганович. В этом человеке лежит средоточие и прообраз действительно нового человеческого существа… По ряду обстоятельств, сознательных и биографических (уж не о Воронеже-1919 ли речь? – А.Д.) я давно интересуюсь Л.М. Кагановичем и слежу за деятельностью этих золотых рук партии. Письмо попало в личный архив Лазаря, то есть, вероятно, он его прочитал, но оставил без ответа. Вообще в этом самом архиве находится немало писем с подобными предложениями. К примеру, А. Кржановская из Ленинграда сообщает секретарю, что получен заказ на создание статуэтки наркома для массового распространения, и просит о личной встрече, чтобы «крепче запечатлеть образ Лазаря Моисеевича». Салих Исмаил-зада шлёт привет из солнечного социалистического Узбекистана и желает написать произведение о «днях Вашей революционной борьбы» с особым упором на те периоды жизни, когда «Вы находились в Узбекистане». И даже уже получил санкцию местного руководства. А некто Шмуль Бергман из Кисловодска желает «показать одного еврея – соратника великого товарища Сталина…» И подробно интересуется, «в какой семье Вы воспитывались, какой был ваш отец – верующий или неверующий, т.е. свободомыслящий, Ваша мать высокого роста или маленькая, а также верующая или нет?» В резолюции на письме Бергмана Каганович написал: «Книги пишут о людях, имеющих особые исторические заслуги. Мои заслуги не такие уж значительные». То есть Лазарь, вероятно, счёл, что отдельный роман о нём – это уж чересчур. Что от Бергмана, что тем более от Платонова. В свете сложившихся правил игры и взаимоотношений в верхушке партии это могло быть воспринято как излишний самопиар и сам «хозяин» мог такого не одобрить. А вот бюстики в Ленинграде сделали и выпустили массовым тиражом. Неснятое «Воодушевление» Последнюю попытку вернуться к образу наркома Платонов предпринимает в 1938 году. Он пишет сценарий кинофильма о железнодорожниках «Воодушевление», где машиниста Фёдора, который «очень хорошо и шибко ездил», несправедливо делают виновником аварии и осуждают печально знаменитой «тройкой». Однако правда вскрывается и герой получает телеграмму от Кагановича: «Возвращайся работать домой суд ошибся просьба извинить наркомпуть». Такое иногда случалось и в жизни: Лазарь обращал внимание на личные письма и, хоть и подписывал расстрельные списки, иногда и помогал отдельным попадавшим под каток работникам. Сценарий автор много раз переделывал, однако фильм на экраны так и не вышел. Уж больно злободневной оказалась тема репрессий. Возможно, работу положили на полку, поскольку на Платонова накатали донос в НКВД, где говорилось, что он пытается изобразить Кагановича несчастным человеком, который не знает, что ему делать и бродит по путям в угловатой железнодорожной шинели. Донос есть донос: ничего подобного в сценарии нет, а вот осуждение «перегибов» в репрессиях (под которые попал и сын писателя), безусловно, имеется. Само же «Воодушевление» и сегодня читается отлично. Одна сцена, где начальник дороги беседует с паровозом как с живым существом, прижавшись к нему, наверняка весьма мощно выглядела бы не экране. Может, сценарий все-таки обретет жизнь в кино, хотя бы к следующему юбилею одного из главных наших писателей XX века? Андрей Дмитриев, редактор "АПН Северо-Запад" Материал опубликован в "Нашей Версии на Неве" |
|
