На  этом, однако, новая волна реституционного  противостояния не спала. Власти, в  лице премьер-министра Путина, заявили о намерении передать Московской Патриархии архитектурный комплекс Новодевичьего монастыря. Разумеется, музейщики забили тревогу, обещая скорую гибель «уникальных памятников» после передачи их РПЦ МП. Со своей стороны, православные вновь стали напоминать о том, что передается совсем немного, и процесс, по-хорошему, только начался. Так, петербургская православная община (РПЦ МП) заявила о необходимости возвращения Александро-Невской Лавре всего отобранного имущества. В первую очередь, четырех лаврских храмов, которые удерживаются государством по сей день.

Острый  конфликт между музейщиками и сторонниками атеистического понимания  секулярного государства, с одной стороны, и Московской Патриархией и всеми вообще приверженцами реституции церковного имущества, с другой, в очередной раз показал: положение Церкви и всех вообще религиозных организаций в РФ по сей день остается во многом неопределенным и ненормальным. До сих пор не было создано приемлемой модели церковно-государственных отношений, и звоночком, сигнализирующим об этом, как раз таки и стали поименованные стычки.

В настоящий момент Кремль объявил о том, что он намеревается, так или иначе, возвращать Церкви отобранную у нее в 1917 году собственность. Несомненно, реституция церковного имущества, в самой своей идее, является оптимальным, логичным, правовым и общепринятым (в Евросоюзе, по крайней мере) способом снятия целого ряда церковно-государственных противоречий. Однако на этом пути и Русскую Православную Церковь Московского Патриархата, и власти РФ, и все русское и российское общество подстерегает масса непростых вопросов.

Идея  реституция церковного имущества выглядит сравнительно простой. Русская Церковь была ограблена большевиками, которые лишили ее права собственности, устраивали погромное «изъятие церковных ценностей», и т.д. Казалось бы, все просто – то, что находилось в собственности Церкви, нужно ей вернуть, а утраченное – компенсировать денежными выплатами. Формы и объем компенсаций определить можно – эта задача является сложной лишь в техническом плане. Но вот дальше встает вопрос – возвращать кому?

Нужно учитывать, что современная Московская Патриархия (РПЦ МП, название появилось в 1943 г.) является лишь одним из преемников Греко-Российской Православной Церкви. Кроме нее, таковыми являются общины Зарубежной и так называемой Истинно-Православной Церкви. В настоящее время, кроме РПЦ МП, в число правопреемников Русской  Церкви, имеющих все права на участие  в реституции церковного имущества, входят, как минимум, следующие юрисдикции:

    1) Русская Православная Церковь  за границей (Митрополита Агафангела (Пашковского), РПЦЗ (А)).

    2) РПЦЗ (В) – сторонники покойного  Митрополита Виталия (Устинова)).

    3) Русская Истинно-Православная Церковь  (РИПЦ).

    4) Российская Православная Автономная Церковь (РПАЦ).

Отмахнуться от данных церковных юрисдикций на том основании, что они «слишком маленькие» и «маргиналы», довольно-таки трудно. Разумеется, РПЦ МП имеет однозначный численный перевес. Но этот перевес все же не столь велик, чтобы на его фоне общины РПЦЗ и ИПЦ были вовсе не видны. Да, когда на Пасху, посмотреть на крестный ход, приходят сотни тысяч людей, возникает иллюзия того, что чуть ли не весь русский народ собирается в храмах Московской Патриархии. Однако реальное количество постоянных прихожан, насколько можно судить по социологическим опросам, по-прежнему весьма невелико. Активных мирян, регулярно посещающих службы в храмах Московской Патриархии, едва ли более 2-3% населения РФ. С другой стороны, прихожане РПЦЗ и ИПЦ – это как раз-таки почти исключительно так называемый актив. В некоторых городах РФ их процент весьма существенен (например, в Суздале немалую роль играли и играют приходы РПАЦ). В любом случае, если осуществлять реституцию церковного имущества на правовой основе, то как минимум интересы четырех названных юрисдикции, кроме РПЦ МП, должны быть учтены. Иные варианты, разумеется, возможны – но правовыми их назвать будет нельзя. Стало быть, и речь пойдет не о реституции, а об очередном переделе собственности.

В идеале, конечно, было бы весьма желательно, чтобы РПЦ МП, все течения РПЦЗ, РИПЦ и РПАЦ выработали хотя бы в  главном единую позицию по вопросу  реституции церковного имущества. Но в  настоящий момент это невозможно, ибо Московская Патриархия, старательно  налаживающая диалог с римокатоликами и откровенными сектантами, ошивающимися во Всемирном Совете Церквей (ВСЦ), в отношении православных русских юрисдикций, не приемлющих сергианства и экуменизма, ведет нечто вроде войны. Тут и постоянные стычки из-за собственности, и информационная борьба, и многое другое. Со своей стороны, РПЦЗ, РИПЦ и РПАЦ также не имеют ни малейшего желания вести какой-либо диалог с Московской Патриархией. По большому счету, усадить за стол переговоров все вышеперечисленные юрисдикции необходимо (как считают многие миряне во всех этих юрисдикциях), но едва ли это реально без прямого вмешательства некой внешней силы. Таковой силой может быть только государство. Но совершенно очевидно, что участие в этом деле современного россиянского режима к позитивным результатам привести не может.

Необходимо понимать, что, кроме путаницы с правопреемниками, реституция церковного имущества будет сопряжена с целым рядом других проблем. Объем компенсаций будет чрезвычайно велик. Для сравнения: в Чехии, когда разрабатывали проект закона о реституции церковного имущества, получились примерно такие цифры: необходимо возвратить церковную собственность стоимостью 5,2 миллиарда евро. При этом лишь некоторая часть должна быть возвращена в «натуральной форме» (земли и т.п.), а 3,2 миллиарда религиозные организации должны получать в виде денежных выплат на протяжении 60 лет. Общий объем выплат, с учетом инфляции, должен был составить около 10 миллиардов евро. Такова ситуация в Чехии. А ведь Чехословакия не знала таких гонений на веру, как СССР (в социалистической Чехословакии Церковь даже не была отделена от государства, и духовенство получало зарплаты и пенсии от правительства).

В России цифры будут много большими. Казалось бы, можно порадоваться: будут деньги и на миссионерство, и на издательскую деятельность, и на многое-многое другое. Но тут же всплывает второй конец реституционной палки: а способны ли сегодня православные, в первую очередь, РПЦ МП, элементарно справиться с таким потоком средств и имущества? Сможет ли хотя бы Петербургская митрополия должным образом содержать Исаакиевский, Казанский и Петропавловский соборы и многое другое? Ведь все расходы на сохранение их как исторических памятников лягут теперь на нового собственника. Найдутся ли силы и способности верно все рассчитать? Конечно, хуже чем у нынешнего государства, у МП вряд ли получится, но тем не менее… Не вызовет ли приток средств и имущества волну скандалов и финансовых преступлений (в Восточной Европе, увы, подобные прецеденты наблюдались)? Учитывая вышеописанную сложную ситуацию с юридическими правопреемниками, положение дел выглядит весьма тревожным.

И, наконец, современная православная общественность, а равно и ее недруги, должны понимать один простой факт: реституция церковного имущества не означает, как любят причитать  леволиберальные кликуши, «дальнейшей  клерикализации общества». Как раз наоборот. Реституция – логичное следствие принципа отделения Церкви от государства (недаром ЕС так активно пробивает ее в странах Восточной Европы).

Тут уместна аналогия с семьей. Пока муж и жена живут вместе, у них  может быть какая-то своя личная собственность (вроде галстуков или косметички), но основное имущество – общее. Если же случается развод, то тогда начинается раздел уже всего совместно нажитого. До тех пор, пока существует государственная религия и Церковь, содержание духовенства, храмов и монастырей является задачей и головной болью правительства. При этом, как правило, государство вмешивается в управление церковными владениями. При отделении Церкви от государства власти возвращают Церкви ее имущественную долю, не вмешиваясь впредь в ее дела, но и прекращая дотации на ее нужды. Именно такую схему фактически навязывает своим новым восточноевропейским членам ЕС.

Следует понимать, что в принципе разделение Церкви и государства, и вытекающая отсюда идея реституции церковной собственности  – не единственный приемлемый и, пожалуй, даже не самый подходящий для России вариант. В настоящее время существует три основных модели церковно-государственных  отношений:

    1) Государственная (официальная) религия  и институт государственной Церкви. Власти оказывают  поддержку государственному исповеданию,  в том числе, и материально-финансовую, но при этом принимают участие  и в церковных делах (опять же, иногда связанных и с церковной собственностью). Такая система в настоящее время существует в Великобритании, Норвегии, Греции, и т.д.

    2) Отделение Церкви от государства.  В основе – принцип взаимного невмешательства (Франция и т.д.).

    3) Модель атеистического государства.  Правительство ставит своей задачей искоренение всякой религиозности. Своего высшего развития эта концепция достигла в Албании в годы диктатуры Ходжи, когда официально всякая религиозность была запрещена. Атеистическим государством был, само собой, СССР. В наше время к числу атеистических государств может быть отнесена Северная Корея, Китай и др.

Особняком стоят исламские государства, но тамошняя система не относится к  предмету, рассматриваемому в данной статье.

Несложно  заметить, что единство Церкви и  государства, равно как и их отделение, сами по себе никак не связаны со светскостью, а также правовым и демократическим строем. Не думаю (сердце, знаете ли, подсказывает), что общество в Норвегии, Великобритании или Греции является менее светским и правовым, чем, например, в современной РФ. Нынешний россиянский режим все еще во многом является атеистическим, откровенно богоборческим. И выстроить приемлемые церковно-государственные отношения мы сможем лишь в том случае, если четко будем ориентироваться либо на поименованную модель номер 1, либо номер 2. При этом нельзя не признать, что именно вариант номер 1 наиболее адекватен и русской исторической традиции, и требованиям современности.

В этом случае, вопрос о полной реституции церковного имущества, выплате всех компенсаций и «проторей» за девяносто  лет может быть снят. Церкви в  непосредственное владение передается лишь имущество, имеющее богослужебное  назначение (иконы, утварь, храмы и  монастырские комплексы), причем признанные памятники истории и культуры могут находиться в совместной собственности Церкви и, например, Министерства культуры. В Конституции за Православием закрепляется статус всероссийской традиционной религии, а за суннитским исламом и тибетско-монгольским буддизмом – статус региональных традиционных религий (что предполагает поддержку от государства в местах компактного проживания их приверженцев). Духовенство и монастыри получают жалованье от государства (включая, само собой, последующие пенсии и прочий «соцпакет» . Строительство храмов в тех местах, где есть православные общины, будет уже головной болью не епархиального архиерея, а местного мэра или губернатора.

В этом случае, государство может не только что-то давать, но и требовать  от Церкви. Например, выделяя ассигнования на нужды епархии, обязывать епархиальные власти организовывать дома престарелых, приюты для детей и тому подобные «богаделенные дома»; требовать  работы с молодежью (устройства летних лагерей, православных общеобразовательных школ), и мн. др.

Органом, координирующим совместную деятельность Церкви и государства, должна быть структура, которую условно можно назвать  Национальным Советом Православных Церквей. В состав его, кроме представителей РПЦ МП, должны войти посланцы традиционной РПЦЗ (не объединившихся с МП ветвей), РИПЦ, РПАЦ, РПСЦ, РДЦ (Русская Древлеправославная Церковь, «новозыбковцы» , поморского и, возможного, старопоморского старообрядческих согласий. Именно на таком форуме должны разбираться спорные вопросы, связанные с преподаванием Основ Православной культуры, спорами о храмах, войсковом духовенстве и т.п.

Если  же исходить из идеи отделения Церкви от государства, то тогда следует осуществлять полную реституцию церковного имущества. Разумеется, все вернуть в натуральном виде не получится, ибо многое было разрушено и разворовано. Потому значительную часть составят денежные компенсации. Срок выплат может составить столетие и более. При этом – вышеописанная путаница с правопреемниками, помноженная на то, что государство не сможет уже ничего требовать (по крайнее мере, официально): никакой социально-просветительской деятельности, ничего в принципе. Оно должно будет просто давать. И насколько благоприятным был бы для РПЦ МП такой неожиданный поток средств, за которые нет надобности отчитываться, – это остается под вопросом.

Наконец, самым печальным является то, что  в рассмотренные нами модели церковно-государственных  отношений необходимо внести поправку на реальность. Реальность, которую  представляет нынешняя государственность  РФ. Очевидно, что эта номенклатурно-олигархическая диктатура, заваренная на комсомольско-хапужеских кадрах, неспособна произвести полный возврат церковной собственности на правовых началах. Непременно многое будет явочным порядком присвоено, что-то уйдет в откаты, что-то совсем откровенно разворуют. Что же касается идеи законодательного усвоения Православию статуса традиционной религии, то даже при очень развитом воображении трудно представить себе, какой Левиафан родится в том случае, если произойдет официальное сращивание нынешнего руководства Московской Патриархии и Кремля. Кому-кому, но Православной Церкви это вряд ли пойдет на пользу. Церковно-государственные отношения, осложненные атеистическим наследием СССР, сегодня превратились в настоящий лабиринт. Власти явно не желают искать из него выхода, предпочитая вместо создания концептуально непротиворечивой системы взаимоотношений делать «по понятиям» откаты, называя это «реституцией». Из Чистого переулка также еще не вынырнуло ни одной свежей и новой идеи, которая могла бы вывести Русскую Церковь из постсоветского лабиринта. И скорее всего, до крушения режима РФ никаких позитивных изменений в этой сфере не произойдет.

Димитрий Саввин