 |
 |
|
|
К концу XIX в. русское общество имело неоднозначные представления о немцах. С одной стороны, в умах русских существовал традиционный образ немца, основанный на длительной истории культурного общения русского и немецкого народов - образ философа, ученого, умелого мастера, врача и т.п. В этом образе выделялись такие специфические черты немецкой нации, как образованность, педантичность, приверженность определенному методу. Этот образ не был нагружен враждебностью. К немцам относились скорее с юмором (хотя порой и злым), чем с опаской.
Однако, франко-прусская война и создание Германской империи под эгидой милитаризированной Пруссии способствовали пересмотру отношения к немцам в России. Для русского общества победа Пруссии в войне с Францией стала не просто неожиданной, она заставила русского человека по иному взглянуть на немцев.
Создание Германской империи также стало важнейшим моментом в изменении образа немца в глазах русских. Этот геополитический акт не только определил границы нового государства, он объединил всех немцев и тем самым более четко «очертил» границы для восприятия этого народа в глазах других наций. Кроме того, динамичные темпы социально-экономического развития нового государства вносили серьезные коррективы в отношения России и Германии и, соответственно, в восприятие населения этой страны русским образованным обществом, интересовавшимся мировой политикой.
Новый высокий статус усиливающейся Германии на европейском континенте и в мире не соответствовал представлениям консервативной части русского общества о том, какое место должно занимать германское государство. Российский император Александр III, являясь приверженцем консервативных идей, свое негодование по поводу усиления германского фактора в мировой и европейской политике выразил в проводимой им открытой антинемецкой политике.
Как пишет современный российский исследователь: «…в последней трети XIX в. в обществе образованных русских людей Германию начинают воспринимать как страну, готовящуюся к захвату и порабощению чужих земель. Ей противопоставляли идеальную миролюбивую Россию, которой предстоит осуществить свою историческую миссию – объединить славянские народы и спасти Европу не только от угрожающего ей нравственного падения, но и от агрессии немцев. Характерным стало и противопоставление благородного русского воина, защитника отечества и помощника всем страдающим жестокому немецкому завоевателю, стремящемуся, в частности, онемечить Россию».
Эта ранняя германофобия, свойственная периоду правления Александра III, нашла свое отражение на страницах периодических изданий. Например, публикации «Русского вестника» стремились представить немцев агрессорами, захватчиками, враждебно настроенными по отношению к русскому народу.
Однако данная пропаганда и публикации, хотя и внесли определенный негатив в образ Германии и немца, все же ещё не смогли стать достаточным базисом для устойчивого формирования в умах русских образа врага в лице немецкой нации.
Политические противоречия между Россией и Германией обусловили выделение русскими аналитиками и публицистами начала XX в. таких особенностей немецкой политики, как «агрессивность», стремление к доминированию, милитаризм. Но нерешительное и медленное втягивание России в Антанту способствовало сохранению дальнейшего как политического, так и экономического диалога между Россией и Германией.
В первое десятилетие XX века в результате противодействия внешнеполтических союзников России в лице Франции и Англии было достигнуто ослабление позиций германского финансового и инвестиционного капитала в российской экономике. Но немцы с лихвой компенсировали этот недостаток преобладанием своего промышленного экспорта и личным присутствием немецких предпринимателей в российском хозяйстве. В итоге в русском обществе постепенно укрепилось убеждение, что экономическое усиление «Второго Рейха» может привести к серьезному конфликту между Россией и Германией.
Однако сама экономическая система индустриальной Германии и создавший ее немецкий народ воспринимался с интересом и уважением. Немецкие предприниматели для русских были не только самыми серьезными конкурентами, не желавшими сдавать свои позиции, но и примером для подражания.
Окончательно образ врага в представлениях русских о немцах возникает лишь в преддверии Первой мировой войны. И основной причиной этого можно считать активную полуофициальную пропаганду и кампанию по борьбе с немецким засильем. Однако предпосылками для итогового оформления данного враждебного образа стали представления о немцах, существовавшие на рубеже XIX-XX веков. В ситуации начинавшегося военного конфликта они были переосмыслены в самом негативном ключе.
Доминирующие в русском обществе представления о русско-германских отношениях заметно менялись на протяжении первых 14 лет ХХ века.
Так, в 1902 г. российский военный агент (атташе) в Германии полковник В.Н.Шебеко докладывал в военное министерство, что немецкие газеты не устают повторять о «месте Германии возле России и Франции, а не возле Англии», поскольку, сделавшись союзницей последней, «Германии пришлось бы иметь дело с мировой войной, войной в собственной стране и войной на два фронта - с Францией и Россией»; В. Н. Шебеко сообщал руководству, что в желании Германии «сохранить дружественные с Россией отношения сомнений нет», так как «предсмертный завет императора Вильгельма I чтится свято». И в то же время представитель российского военного ведомства констатирует: «Но сердечных отношений в Берлине искать не следует: весьма маловероятно, чтобы когда-либо этой дружбе был принесен в жертву хоть один коммерческий или политический вопрос, сколько-нибудь затрагивающий интересы Германии…»
В 1905 г. передавая в Петербург информацию о дальнейшем ухудшении германо-британских отношений на фоне первого Марокканского кризиса, В. Н. Шебеко, однако, акцентировал внимание на другом сюжете, а именно, том впечатлении, которое вызвали в Берлине у императора Вильгельма II антиправительственные выступления на территории соседнего Российского государства: «Принимая в соображение преследующую императора мысль, что развитие беспорядков в России может легко отразиться на спокойствии в Германии (германские социал-демократы играют не последнюю роль в поддержке революционных элементов в России), весьма вероятным кажется, что русские последние события вызвали в нем желание приготовить ко всяким случайностям армию».
К периоду Балканских войн 1912-13 гг. опасение по отношению к Германии в российском обществе постепенно сменяется откровенно враждебным отношением. Особенно упорно и искренне в этом направлении суетятся всяческие буржуазные «панслависты». Так, в 1909 г. выходит в свет публикация «Германия и Славянство», авторами которой являлись видные деятели российского панславизма Н.П.Аксаков и С.Ф.Шарапов. В ней обосновывалась неизбежность русско-немецкого военного столкновения. Объяснялось это тем, что власти Германии прекрасно осознают невозможность достижения своих имперских амбиций при использовании тех ресурсов, которые имеются у этой страны. Все замыслы немцев авторы называют «человеконенавистническими», а Германскую империю - «врагом, смутьяном среди всего остального белого человечества».
Балканские войны особенно активизируют всю эту умозрительную «братушкофилию». Осенью 1912 г. печатный орган партии октябристов «Голос Москвы» в вызвавшей широкий резонанс статье с характерным названием «Союзы обязывают», в частности, заявлял, что отныне международный вес Российской державы совершенно не соответствует ее неравноправному положению в Тройственном согласии, ибо, в то время как благодаря союзным и дружественным отношениям с Петербургом Лондон и Париж позволяют себе разговаривать с Германией твердым языком, все чаще добиваясь при этом успеха, Россия получает от вероломных друзей чувствительные удары в различных сферах своих интересов и не может рассчитывать на их поддержку в самом больном для себя вопросе освобождения братьев-славян. Т.е. союз с англо-французами уже рассматривался как данность и не подлежал сомнению, политика Англии и Франции лишь критиковалась в рамках обоюдных союзнических обязательств, а Германия и Австрия открыто рассматривались как потенциально враждебные государства. В тоже время октябристы из «Голоса Москвы» еще оставляют России пространство для геополитического манёвра, напоминая западным партнерам, что по отношению к России от них требуется гораздо большая "деликатность", так как ввиду наличия в русском обществе сильных прогерманских настроений и отсутствия антагонистических противоречий между Петербургом и Берлином «нет никаких неодолимых препятствий для вступления России... в другую комбинацию».
И в дальнейшем «Голос Москвы» был до крайности возмущен действиями Антанты, не оказавшей сопротивления попыткам Вены и Берлина разрешить албанский вопрос за счет Сербии и Черногории. В результате, как отмечала октябристская газета, дело дошло до того, что западные партнеры России «в согласии с тройственным союзом ... готовят кровавую расправу с героическим славянским племенем», не пожелавшим «подчиниться окрику Австрии», а русская дипломатия по-прежнему умывает руки. Такая ситуация сложилась, по мнению газеты, прежде всего из-за постоянных и неоправданных уступок австро-германским «домогательствам» со стороны Российского МИДа, которое почему-то оказалось не в состоянии своевременно использовать «необычайно благодарную конъюнктуру».
Но что важно для понимания ситуации – октябристская критика Антанты не осталась без внимания британской дипломатии, обратившейся за разъяснениями к российскому послу в Лондоне А. К. Бенкендорфу, и тот был вынужден признать «существование действительно сильного общественного мнения в России, более сильного, чем можно было ожидать». Т.е. даже царский дипломат был вынужден признать некоторое влияние русского общества на внешнюю политику императорской России. Остаётся лишь сожалеть, что это мнение, достигнув некоторого влияния, всё же не доросло до трезвого понимания истинного положения и задач России и было готово втянуть страну в катастрофу из-за границ Албании…
Наиболее полно международные интересы российской буржуазии отражал орган правого крыла партии кадетов - журнал «Русская мысль», который, несмотря на разочаровавшие его итоги кровопролития на Балканах, продолжал настаивать на необходимости активизации англо-русского сотрудничества. Так, С. А. Котляревский указывал, что Тройственное согласие по-прежнему остается для России наиболее целесообразной комбинацией, причем ведущую роль в Антанте он отводил именно англо-русскому звену, поскольку на французскую внешнюю политику финансовые интересы налагают «отпечаток косности».
Не менее решительно заявляли о своей приверженности Антанте газета главы партии кадетов П. Н. Милюкова «Речь» и либеральный журнал «Вестник Европы». Так, осенью 1912 г. милюковская газета наотрез отказалась участвовать в возглавляемом «Новым временем» и «Голосом Москвы» словесном нападении на русскую дипломатию и политику Лондона и Парижа. Напротив, любые попытки подвергнуть сомнению ценность Тройственного согласия встречали резкий отпор на страницах «Речи».
«Речь» полагала, что сложившуюся систему Согласия не следует «ни упразднять, ни видоизменять», надо лишь «упражнять» ее, т. е. научиться максимально использовать все скрытые в ней и практически неисчерпаемые возможности, ибо англо-франко-русская комбинация, в отличие от любой другой связанной союзными обязательствами группировки, обладает большой гибкостью и дает достаточную свободу в достижении своих специальных интересов наряду с общими задачами. Это почти детское в своей наивности убеждение в возможности России переиграть на союзническом поле несоизмеримо более экономически могущественные Англию и Францию сейчас вызывает непреодолимое сомнение в умственных способностях конституционных-демократов…
В отличие от кадетов, журнал либерально-народнического направления «Русское богатство», поддержавший в 1907 г. сближение России с Англией и создание Антанты в надежде на благотворное влияние нового внешнеполитического курса на внутрироссийскую политику, вскоре избавился от подобных иллюзий. Стремясь оценивать события с точки зрения «чистой демократии», либеральные народники осудили как действия неославистов, так и «лицемерную», по их мнению, политику петербургской дипломатии. Более того, поведение всех «великих держав» во время балканских войн международный обозреватель «Русского богатства» Н. Русанов обрисовывал самыми темными красками, подчеркивая, что они «смотрели с поразительным равнодушием на эту кровавую баню», желая ухватить кусок пожирнее и сдерживаясь лишь опасением столкновения с соперниками.
С такими утверждениями полностью соглашалась и российская социал-демократическая пресса, подвергавшая, однако, политику «империалистических государств» более детальному анализу. По этому вопросу у меньшевиков с большевиками не возникало принципиальных разногласий. И те, и другие указывали на реакционный характер внешней политики самодержавия, а также констатировали факт рецидива старых противоречий между Россией и ее партнерами по Антанте на Балканах, особенно в их отношениях с Турцией. А будущие советские историки Ф. А. Ротштейн и М. Н. Покровский утверждали, что англо-германские противоречия, на которых привыкла строить свою политику царская дипломатия, постепенно начинают сглаживаться, и на первый план выходят противоречия русско-германские. Однако в новых условиях России придется умерить свои амбиции, иначе ей грозит международная изоляция, а в случае войны с австро-германским блоком — катастрофа, указывал, в частности, Ротштейн.
Как показали дальнейшие события, вывод о смягчении англо-германского антагонизма (так же как и недооценка большей частью русского общества международной роли и силы Французской республики) оказался ошибочным, и в августе 1914 г. Россия не осталась одинокой, что однако не спасло её от государственной катастрофы, ибо в изоляции в своей собственной стране оказался правивший ею режим…
Показательно, что в процессе образования Антанты сторонниками проанглийской ориентации оказались представители всех политических течений, кроме крайне правого и крайне левого. На фоне неуклонно обострявшихся русско-австрийских отношений Россия и Германия все больше отдалялись друг от друга. В этой обстановке прогермански настроенные традиционалистские и реакционные монархические круги сдавали одну позицию за другой и сопротивлялись уже скорее по инерции, а сторонники Антанты продолжали набирать очки.
К тому же необходимо добавить, что после революции 1905—1907 гг. взаимные отношения правящих кругов России и широких слоев русской, прежде всего, буржуазной общественности, значительно изменились и позиция последней оказывала определенное влияние на внешнюю политику страны.
В итоге в русской прессе и общественном мнении сложности, периодически возникавшие в русско-английских отношениях, уже не воспринимались никем как реальный повод для разрыва. Антибританские критические выступления «Нового времени» и «Голоса Москвы» осенью 1912 г. являлись скорее косвенным подтверждением непоколебимости Антанты, т.к. Британская империя критиковалась исключительно как хитрящий и эгоистичный, но несомненный союзник. В то же время выпады, направленные против австро-германского блока носили совсем иной характер, обостряя и без того напряженную международную обстановку и объективно способствуя её вооруженной развязке.
Как справедливо отмечает современный белорусский исследователь: «Выход на широкую политическую арену правоцентристского блока свидетельствовал о дальнейшей трансформации русского общества и сыграл в жизни страны двоякую роль. С одной стороны, в лице умеренно-правых, националистов и октябристов царизм получал новую социальную опору, с другой — становился заложником их неославистских настроений…»
Все эти «неославистские» настроения еще более обострились в канун Мировой войны. Так газета «Речь» в статье «Россия и Германия» от 20 февраля 1914г. откровенно пишет: «При других династических и государственно-правовых порядках действительно существовали добрые «русско-прусские» отношения. Говорить о них при теперешнем положении вещей нет никаких оснований…» Здесь, несомненно, имеется в виду именно «либерализация» политики Российской империи, когда после 1905-07 гг. традиционный прогерманский монархизм сменил либерально-буржуазный панславизм.
Германо-российские противоречия, реальные и надуманные, составляют лейтмотив всей российской прессы зимы-весны 1914 года. В передовице от 23 февраля 1914г. «Речь» обвиняет Германию в раздувании антироссийских подозрений: «Еще хуже, если для такого заподозривания выбираются мотивы явно несостоятельные и прямо противоречащие действительному положению вещей. А в этом положении, несомненно, находятся все те, которые приписывают агрессивные стремления современной русской дипломатии». Панславистские поползновения конституционными-демократами за «агрессивные стремления современной русской дипломатии» конечно же искренне не признаются…
Значительное внимание уделяется военно-дипломатической миссии германского генерала Лимана-фон Сандерса, назначенного генерал-инспектором турецкой армии. Газета «Речь» в передовице от 5 января 1914 г.пишет: «Сейчас эта коренная реформа турецкой армии... еще не завершена. У нашей дипломатии есть еще время, чтобы наконец уяснить себе истинное значение совершаемых в Константинополе «ложных маневров» и принять настоящие меры к ограждению интересов и прав России. Но времени на это осталось не так уж много...» «Не так уж много» - это прямой и прозрачный намёк на близкую войну. Русская дипломатия, в связи с «инцидентом Сандерса», упрекается в «наивной и обидно жалкой роли».
При этом, что характерно, ни русской общественностью, ни русской дипломатией не делается ни малейшей попытки, похоже, даже не возникает самой мысли, использовать «инцидент Сандерса» для возможной внешнеполитической торговли с Германией, которая при любом раскладе сил не имела никакой возможности угрожать интересам России в районе Черноморских проливов. Здесь в куда большей степени неизменно сохранялась потенциальная угроза со стороны Англии, но английский и французский капитал уже прочно загнали России в коридор предопределённости. Заметим, загнали не без искренней помощи русской либерально-националистической общественности.
В качестве дополнительной иллюстрации данных умонастроений русского общества уместно привести цитаты из мемуаров генерала Брусилова. Вот что пишет будущий активный участник Мировой войны: ««...я утверждаю, что такой сильный, умный, практичный и работящий народ, как немцы, соединившись воедино в 1870-1871 гг., нарушили существовавшее до того европейское равновесие, но в то же время предприимчивости их не хватало поприща для надлежащего развития. Фатально немцы стали искать рынков для торговли и колоний для своего увеличившегося населения, и столкновение стало совершенно неизбежным и необходимым».
Далее генерал уточняет: «Считаю необходимым в своих воспоминаниях заявить следующее — я всю жизнь чувствовал и знал, что немецкое правительство и царствующая династия — непримиримейшие и сильнейшие враги моей Родины и моего народа. Они всегда хотели нас подчинить себе во что бы то ни стало».
По прочтении этих слов Брусилова, создаётся такое впечатление, что это не японцы учинили русской армии позорный разгром и унижение России в 1905 г., а лично кайзер Вильгельм II. Впрочем, генерал Брусилов в годы русско-японской войны мирно командовал Петербургской кавалерийской школой, а отсутствие у толкового генерала стратегического таланта подтвердила история его знаменитого прорыва, тактически очень усешного, но героически заведшего русскую армию в никуда и огромными потерями приблизившего кризис 1917 года…
И естественно, история русского общественного безумия накануне 1914 г. не может обойтись без одного из главнейших его участников и виновников – без военного министра В.А. Сухомлинова. В январском номере органа военного министерства России «Разведчик» за 1914 год он писал: «Мы все знаем, что готовимся к войне на западной границе, преимущественно против Германии. Не только армия, но и весь русский народ должен быть готов к мысли, что мы должны вооружиться для истребительной войны против немцев и что германские империи должны быть разрушены, хотя бы пришлось по жертвовать сотнями тысяч человеческих жизней».
Надо заметить, что похоже среди всех высших военных руководителей России за весь период её истории В.Сухомлинов был наиболее одаренным публицистом с живым и хлёстким пером, недаром он немало писал в молодости под «малороссийским» псевдонимом «Остап Бондаренко». Но на этом все достоинства Сухомлинова и заканчиваются
12 марта 1914 года в анонимной статье в «Биржевых ведомостях» помещена резонансная статья: «Россия готова», вызвавшая массу откликов и последствий в России и в мире.
Статья не имела подписи, но, по общему мнению, ее вдохновителями были высшие военные офицеры, вплоть до самого Сухомлинова. Реакция прессы на публикации была неоднозначной, что отметили на следующий день "Русские ведомости": "Некоторые из националистов относятся к ней с большим сочувствием... Но в прогрессивных кругах эта статья встречена несочувственно". "Голос Москвы" приветствовал публикацию: "Насколько г. Сазонов нерешителен, насколько он трепещет при одной мысли об "ужасных бедствиях войны", на столько статья... решительна и определенна". Единственное, что не устроило газеты, это анонимность выступления: "хотелось бы слышать это в форме более официальной". "Новое время", ссылаясь на реакцию во Франции, подчеркнуло, что эта "энергичная отповедь" сразу подняла престиж России на ту высоту, на которой он находился до русско-японской войны. Она равносильна большой победе, одержанной на поле сражения.
Лидер кадетской партии Милюков считал, что “эта статья была фатальна” и стала “одним из толчков, вызвавших войну”.
31 мая 1914 г. последовала вторая инспирированной Сухомлиновым статья в “Биржевых ведомостях” с еще более провокационным тезисом: “Россия готова, должна быть готова и Франция”.
Излишне говорить, что из всех великих держав, принявших участие в Первой Мировой войне, Россия была готова в наименьшей степени. Во многом благодаря Сухомлинову, что подтвердил пожизненный приговор, вынесенный ему после февраля 1917 года. Амнистированный большевиками по возрасту Сухомлинов эмигрировал в Германию, ту саму страну, которую он столь восторженно призывал разрушить.
Интересную и точную характеристику всей этой полуофициозной пропаганде, которую вели высшие имперские чиновники через либеральную прессу, дала меньшевистская «Северная рабочая газета»: «Когда правительству нужно показать, что за его словами и делами стоит действительная сила, оно печатает свои воинственные статьи не в сообщениях казенного "Осведомительного бюро", не в своей собственной "России", не в оплачиваемых казенными деньгами черносотенных органах, не в "Новом времени". Чтобы придать хоть тень серьезности своим выступлениям бюрократия вынуждена прятаться за спину сколько-нибудь независимой и сколько-нибудь оппозиционной печати. Полулиберализм "Биржевки", полу-честность уличной "желтой" прессы расцениваются на международном рынке выше, чем казенный "патриотизм" оплаченной из доходов винной монополии националистской, правой и просто официозной печати».
Реплики русского общественного мнения и публикации в российской прессе лета 1914 г. можно сознательно опустить, ибо они уже несут стойкий отпечаток военной истерии и относятся, по сути, уже к военному, а не предвоенному периоду.
Таким образом, можно констатировать, что в период 1900-1914 гг. взгляды русской общественности на русско-германские отношения характеризуются устойчивым ростом антигерманских настроений, когда «панславизм» либеральной буржуазии и интеллигенции смыкается с безответственным шовинизмом высшей военной бюрократии. В доминирующих взглядах на перспективы русско-германских отношений, при всём множестве внешнего глубокомыслия и пространных рассуждений, поражает отсутствие трезвого осмысления и определения реальных политических интересов России.
Алексей Волынец