АПН Северо-Запад АПН Северо-Запад
2018-12-18 Михаил Трофименков
С трудом представляю, как Сталин может быть персонажем комедии

Редактор "АПН Северо-Запад" Андрей Дмитриев в вышедшей на портале конкретно.ру беседе с кинокритиком и интеллектуалом Михаилом Трофименковым подводят итоги года, дискутируют о пропаганде на экране, обсуждают его новые книги и разбираются, может ли Сталин быть героем сатирической ленты.

– Каков Топ-5 самых интересных картин уходящего года от Михаила Трофименкова?

– Мой Топ заведомо не полон: я не видел заветный фильм едва ли ни лучшего русского режиссера Александра Велединского «В Кейптаунском порту».

Первое место делят «Свинья» Мани Хагиги и «Мне плевать, если мы войдём в историю как варвары» Раду Жуде. «Свинья» – уморительная издевка над нарциссизмом прогрессивной иранской интеллигенции. Режиссеры-диссиденты уютно страдают, пока некто в маске свиньи не начинает разбрасывать по Тегерану их отрезанные головы. «Мне плевать» – галлюцинация о реабилитации румынского нацизма. Героиня рискует вставить в апологетическую реконструкцию побед Антонеску сцены геноцида советских евреев, вызывая, вопреки ожиданиям, экстаз зрителей.

Из русского кино – «Лето» Кирилла Серебренникова, обаятельная печалька о временах и событиях, которые режиссёр не застал. А так хотел бы…

Как ни странно, «День Победы» Сергея Лозницы, которого – при всём его политическом помешательстве, случившемся задолго до Майдана – русофобом не назовёшь: людей он не любит как таковых. Точнее говоря, он их вообще не понимает. Но честность скальпельного зрения марсианина побеждает его предрассудки в документальном кино, а не в игровом, где он вполне беспомощен. Понятно, что ему отвратительны люди, празднующие 9 Мая в Трептов-парке, но он позволяет зрителю себя с ними отождествить, что я и проделал.

Добавлю два фильма по цене одного. «Фокстрот» Шмуэля Маоза – депрессивное переживание Израиля как исторической ошибки. «Ноябрь» Райнера Сарнета пером не описать: ну, как опишешь хуторской фильм ужасов, снятый эстонским дадаистом.

– На «Оскар» от России выдвинут «Собибор» Константина Хабенского. Есть ли у него шансы? И можно ли сравнить эту картину с тем же «Списком Шиндлера»?

– «Оскар» – не кинопремия, а соцопрос, отражающий сиюминутный образ мира в голове среднестатистического голливудца. Чтобы оценить шансы, надо быть этим голливудцем, «хозяином дискурса», этот образ формирующим, или аналитиком-инсайдером.

Режиссёр Спилберг режиссёристее режиссёра Хабенского. Но за редкими исключениями («Пианист», «Черная книга», «Колоски») фильмы на тему кажутся мне спекуляцией на крови, пусть, что ещё хуже, и искренней.

– О конфликте последних лет – войне в Донбассе – у нас пока нет ни одного художественного фильма. Владимир Бортко хотел снимать, но не нашёл финансирования. Вот в сталинские времена делали качественное кино почти под каждую военную кампанию, к примеру, замечательный «Ветер с востока» Абрама Роома про присоединение Западной Украины и Белоруссии. А что сейчас? Слишком «токсичная» тема?

– Что касается Бортко, то на «Афганский излом» финансирование нашлось, а толку-то? Но, прежде всего: чего мы хотим? Плаката, как у Роома, или «окопной правды»? Для плаката с его графической контрастностью нужна графическая – военная – контрастность реальности не в наших головах, а на идеологическом уровне. Нужна нерасчленённость сознания, а, что в России, что на Украине, поёт и пляшет шизофрения: как бы война, но товарооборот растёт. Плакат – акт войны: «Убей его!», «Она защищает Родину». Для окопной правды тема должна отстояться. Начало Великой Отечественной снимать всерьёз стали в середине 1960-х. Не из-за цензуры: свидетели и участники войны долго нащупывали, как и зачем снимать 1941-й, несмотря на непреложность 1945-го.

– Лет десять назад Михаил Трофименков говорил: «То, что в современной России можно определить как пропаганду средствами кино, – это беда». Глядя на провалившиеся в прокате поделки, типа «Крым» или «Крымский мост. Сделано с любовью», приходят на ум выражения и похлеще…

– Ну, что, мне повторять возвышенные банальности? Типа, что профессионализм сознательно годами истреблялся во всех сферах? Что пропагандист должен одновременно владеть искусством лаконичного творческого жеста и чувствовать неразрывность своей судьбы и судьбы страны? (Пусть даже истерически вгоняя себя в эту неразрывность на время работы). Собственно говоря, неразрывность можно понимать просто как владение языком аудитории. В этом отличие пропаганды от пиара, а у нас к пропаганде относятся как к маркетингу. Пропаганда – не правда и не ложь, а третья реальность. Это «Коммунисты, вперед!» и «Да, мы сможем!», «Лучше быть мёртвым, чем красным» и «Ты записался добровольцем?». «Сделано с любовью» – бессмысленный рекламный слоган.

Желание идеализировать советский опыт – естественно. Но, положа руку на сердце: с середины 1970-х советская пропаганда обленилась, скатилась в бюрократическую серость. Более-менее она работала в сфере нравственно-политической профилактики. Школьников в обязательном порядке водили на «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма.

Кстати, о профилактике. Великое украинское советское кино после 1991 года извели под корень почище, чем в России. Деньги регулярно находились только на блокбастер «Непокорённый» о Шухевиче, «Последние бункеры» и «Железные сотни» о бандеровцах, безумную «Молитву о гетмане Мазепе». Двадцать лет молодёжь получала необходимую ей дозу героической романтики только в таком виде. И никто в России не почесался затеять совместно с Украиной зрелище, вот этому вот всему альтернативное. Сами, в общем, виноваты.

– Наши кино-либералы в лице Виталия Манского и прочих периодически пытаются показывать в России украинскую пропаганду, вроде «Полета пули» Беаты Бубенец или «Донбасса» того же Лозницы, и поднимают хайп, когда общество высказывает своё недовольство. Нормальна ли реакция, когда такие сеансы срывают, или должна быть свобода показывать всё, что угодно?

– Режиссёр, ощущающий себя бойцом, отнесётся к погрому, как к чему-то нормальному: на войне как на войне. Мы – их, они – нас, тельмановцы и штурмовики не жаловались друг на друга в Лигу Наций и Спортлото. Как историк, я хочу смотреть, что хочу, включая идейно-эстетический мордобой. В надежде, что мне самому не прилетит по голове.

– Кино-патриоты в лице Карена Шахназарова, Никиты Михалкова и примкнувшего министра культуры Владимира Мединского в очередной раз высказались в пользу ограничения американского кинопроката и усиления протекционизма: «Нам объявляют санкции, нас пытаются нагнуть, а мы отдаём им деньги»… Вспоминаются Каннский кинофестиваль, где «Утомленные солнцем» проиграли «Криминальному чтиву», и обида Никиты Сергеевича. Что ты думаешь насчёт протекционизма в кино?

– Жвачку про обиду Михалкова повторять скучно и глупо. Санкции тоже не причём: Англия квотировала прокат голливудских фильмов, будучи ближайшими союзниками США.

Слушать стоит Шахназарова. Он отменный профи советской выделки, на минуточку, спасший «Мосфильм» от приватизации. Я за протекционизм, поскольку против культурного империализма. Против того, чтобы русские прокатные фирмы были филиалами голливудских компаний. Против пакетных закупок голливудской продукции. Верховный Суд США признал эту практику нарушением антимонопольного законодательства в конце 1940-х. Но на глобальном рынке это преступление совершается безнаказанно, и директора кинотеатров – при всём желании – не могут выкроить сеансы для русского и неголливудского кино.

– В этом году у Михаила Трофименкова вышло сразу три книги. Первая – «История русского кино в 50 фильмах», выросшая из проекта для журнала «Week-end» и кинотеатра «Пионер». По какому принципу отбирались картины для сборника, там есть не особенно известные режиссёры, а Андрея Тарковского, скажем, нет?

– Там нет и Александрова, Бондарчука, Гайдая, Германа, далее по алфавиту. Если Басов, то не со «Щитом и мечем», а с его лучшим фильмом – плутовским романом об эстонских «лесных братьях» «Возвращение к жизни». Если Пудовкин, то не с «Матерью», а с запрещённым фильмом по Брехту «Убийцы выходят на дорогу». Я «срезал вершины», чтобы вырваться из узкого и порочного круга имён, к которому сводятся масскультовая и интеллигентская версии советского кино, отчасти передать цветущую, трагическую, изощрённую сложность великой Атлантиды, объясниться ей в любви.

Страшно подумать, невозможно пересчитать, сколько мастеров забыты. Аристов, Богин, Бренч, Виноградов. Воинов, Венгеров, Габай, Горяев, Егиазаров, Жилин, Ишмухамедов, Ивченко, Кийск, Курихин, Калик...

– Во второй книге – «Красный нуар Голливуда», рассказывается, что в 1920-40-е годы Голливуд был прокоммунистическим и просоветским, и властям только путём давления и репрессий во времена маккартизма удалось с этим справиться. Там ещё целых три тома продолжения задумано – о чём? Холодная война? Противостояние нынешнего лево-либерального Голливуда с Дональдом Трампом?

– Вышел первый том: «Голливудский обком» о 1920-1930-х. Сдан второй – «Война Голливуда», об американском фашизме и антифашизме, Испании и мировой войне. Третий и четвёртый – о диком антикоммунистическом погроме шоу-бизнеса в 1946-1962 годах – в работе. Современные США – плод именно этого погрома, уничтожившего гражданское общество. Нынешнюю политизацию Голливуда и политизацией не назовёшь. Так, светские игры в песочнице.

При всей – скажу скромно – огромности исторической работы, которую я проделал, это именно «документальный нуар». Роман о власти и сексе, предательстве и заговорах, ненависти и алчности, ярости и страсти. Среди сотен действующих лиц – гангстеры, оперативники Коминтерна, разведчики, провокаторы, чокнутые, двойные агенты. То есть, написал я нечто, стилистически противоположное «Кинотеатру военных действий».

Первые тома – о том, что в 1920-1940-х весь творческий мир (и не только в США) – был красным, и почему он не мог быть иным. Кому-то будет интересно узнать, что Скотт Фицджеральд тайно состоял в компартии. Что физкультурный парад на Дворцовой площади летом 1936-го ставила юная американка Полина Конер, будущая звезда модернистского танца, а тогда – профессор Института имени Лесгафта и любовница Пудовкина. Что Орсон Уэллс бежал из США в том числе и потому, что его пытались обвинить в изуверском убийстве девушки по прозвищу «Чёрный георгин». Что Коминтерн призывал к борьбе за «Негритянскую Советскую Республику» на Юге США.

– Наконец, третья книга: «ХХ век представляет: кадры и кадавры». Замах аж на целую историю минувшего столетия. Цитата про 1930-е: «Фашизм – абсолютное зло. Что ж, значит: Сталин – «не человек – деянье, поступок ростом с шар земной» (Пастернак) – обречён на роль абсолютного добра". Нет боязни стать нерукопожатным у коллег по цеху и «прогрессивной общественности» после таких слов?

– Прежде всего: как сказали бы в шоу-бизнесе, продюсер книги – моя жена и соавтор Марина Кронидова. Она буквально заставила меня переработать и дописать десятки разрозненных текстов так, чтобы получилась, да, история века. Главным импульсом была творческая злость профессионального историка. Ну, не мог я больше наблюдать, как – и у нас, и в мире – уничтожается (или превращается в пошлую мелодраму) концепт истории как таковой. Фигуры и события выдергиваются из контекста эпохи, становятся подсудимыми в непонятно кем учрежденном «трибунале». Разрушаются, как предсказал Оруэлл, причинно-следственные связи между прошлым и настоящим.

Есенин был не вполне прав, полагая, что «большое видится на расстоянии». Иногда современники понимают суть событий гораздо отчётливее, чем потомки. Я хотел – как бы это сказать – вернуть историю в историю. Скажем, в чём «проблема Сталина»? Не в том, зол он или добр. А в том, что оказался первым в истории революционером в несвойственной революционерам роли не просто правителя, но строителя государства (и какого). Проблема усугублялась тем, что государство это было ещё и прообразом мировой Коммуны. Любой на месте Сталина столкнулся бы с теми же проблемами, оказался бы в ситуации того же выбора, что и он. Бесполезно гадать, сумел бы кто другой решить «проблему Гитлера», равной которой история не знала. Сталин смог. И да, он – не человек, а олицетворение некоего начала в мировой политике – был обречён на роль «абсолютного добра». Умный поймет.

– Та же «прогрессивная общественность» активно протестовала по поводу запрета в прокате фильма «Смерть Сталина». Сейчас прошла новая волна дискуссий вокруг комедии Алексея Красовского «Праздник», действие которой происходит в блокадном Ленинграде…

– Не думаю, что Сталин не может быть персонажем комедии. Но с трудом представляю, как он может им быть. Кто-кто, а Сталин не смешон. Проблема «Смерти Сталина» в том, что её герой не Сталин, а его смерть. Физиология смерти не может быть аргументом в политическом споре. Это табу нарушал Сокуров в «Тельце». Но это табу, как инцест или педофилия. Если против Сталина нет аргументов, кроме его предсмертных мучений, авторы фильма расписались в собственном бессилии. Может быть, кому-то нравится идти в кино, чтобы за собственные деньги выслушивать оскорбления в свой адрес: мне не нравится.

А такие творческие замыслы, как комедия о блокадном Ленинграде, ещё хуже, чем комедия о смерти Сталина. «Хуже» – не то слово. Я бы назвал это проверкой аудитории на расчеловечивание.