 |
 |
|
|
Журналист, писатель, активист партии "Другая Россия Э.В. Лимонова" Дмитрий Селезнев выпустил в издательстве АСТ книгу фронтовых очерков - "Беспокоящий огонь". Презентация её пройдет 28 ноября в 19.00 в петербургском книжном магазине "Листва" (Литейный, 33). Как отмечает автор: "В книге описаны бои за Мариуполь и Донецкий аэропорт, штурм Волновахи и Бахмута, бомбардировки Донецка и Попасной, отступление Русской Армии из Херсона и другие знаковые события войны на Украине. Герои очерков и рассказов – бойцы из донбасских батальонов «Сомали», «Спарта», «Пятнашка», наши морпехи, ахматовцы, росгвардейцы, добровольцы из «барсов», музыканты-вагнера и обычные гражданские жители. Это путешествие по новым фронтам и фронтирам русского мира, в книге описаны люди и города, которых затянуло в воронку военных действий". Публикуем главу из книги, любезно представленную автором, фото тоже его.
11 февраля 2023
– Как к тебе можно обращаться?
– Да лучше никак.
Ну что ж. Никак – пусть так и будет. Я на расположение у ЧВК «Вагнер» – одной самой закрытой структуры. Все правила принимаю безоговорочно, лишних вопросов не задаю и не переспрашиваю. Какой позывной второго сопровождающего спрашивать уже не стал. Про себя прозвал его Никто. Никто и Никак будут сопровождать меня в Благодатное, село под Соледаром, недавно освобождённое «музыкантами».
Вообще, неслучайно жители древних времён в определённых ситуациях предпочитали скрывать своё имя. Оно-то и понятно. Если ты знаешь имя врага, то можно навести на него порчу, например. А если враг знает, как тебя зовут, то порчу наведут уже на тебя. В какой-то мере сокрытие настоящего имени перешло и в современность в виде атавизма. Например, прозвища используются в криминальной среде – в каком-то смысле там живут средневековыми понятиями. Вообще, тема кличек, псевдонимов, позывных интересная.
Позывной Никто уже брал гомеровский Одиссей, когда попал в плен к циклопу Полифему:
«Я называюсь Никто; мне такое название дали
Мать и отец, и товарищи так все меня величают…»
Почему я вспомнил Гомера и его Одиссея с циклопом Полифемом? Наряды для журналистов в расположении Вагнеров выдавал человек, у которого не было одного глаза.
– Поедете в Благодатное. Правда, сейчас его обстреливают. Но WaгGonzo же не привыкать? – было приятно узнать, что нас знают у Вагнеров.
Да, нам не привыкать. Проект WarGonzo – смотрите наши репортажи.
Благодатное – мне выпал счастливый билет. Село было освобождено недавно, и из журналистов я буду там первым.
Можно уже догадаться, что база Вагнеров находится в населённом пункте Нигде. В зоне СВО всё неопределённо. Включая твою свою судьбу. Долго мы в Нигде не задержались. Я перегрузился со своим броником в машину моих сопровождающих, и мы поехали.
Совсем скоро за окном началась мёртвая территория, территория смерти. Мёртвая, мёртвая зона. В посёлках, которые мы проезжали, нет ни одного целого дома. Чёрные дыры окон, ободранные стены домов, обвалившаяся штукатурка, скособоченные дома. Крыши либо сложены, либо все в прорехах от прилётов. Скомканные, как порванная гармошка, жестяные заборы, изрешечённые ворота, ржавые столбы. Мёртвая земля, мёртвые посёлки. Люди здесь не живут, по пути мы не встретили ни одной гражданской машины. Только танк или БМП заметишь у обглоданных пулями кустов. Или проедет навстречу урча Урал.
Медленно, медленно двигался по этой земле комбайн войны и смерти. Перемалывал, собирая страшный урожай, всё живое и неживое на своём пути. Никого, никого из мирных в посёлках и сёлах не осталось. Нет ни одного дома целого, где можно жить обычным людям. Съехали все от войны, в домах новые постояльцы. Только и увидишь, как из ворот разгромленного двора выйдет боец с какой-либо утварью в руках.
А от посёлка до посёлка тянутся мёртвые пустоши. Печальные, облезлые холмы с одиноко стоящими деревьями. Соломенного цвета бугры присыпаны то тут, то там снегом. В разных религиях зима уже сама по себе является временем смерти. А тут ещё и война наложились. Весь пейзаж за окном в тусклых и серых тонах упадка и разрушения. Только белый снег лежит кое-где погребальным саваном. Вот, проплыло мимо кладбище с мачтами чёрных и ржавых крестов. Наверное, после Мариуполя, Попасной, меня уже трудно удивить, но поражают масштабы бедствия. Мы ехали километры, десятки километров по мёртвой, безжизненной земле.
Особое впечатление производят поля из мёртвых подсолнухов. Некому было собирать урожай в этом году. Не до этого было. Стоят засохшие подсолнухи в снежном поле, склонили чёрные головушки-головешки. Мёртвые плоды мёртвой земли.
Никак обладал резкими и острыми чертами, у Никто более округлое лицо. Мои спутники не разговорчивы. Отвечают односложно, дают минимум информации. – Долго нам ещё ехать? – Недолго. Поэтому я не стал навязываться на разговор, и сосредоточился на музыке в машине. Всё-таки еду в войсковое соединение с музыкальным названием.
Музыка соответствовала моменту и окружению. Сначала на скандинавскую мелодию пела девушка:
О-о-о-о-о, Ты слышишь эхо вечности?
О-о-о-о-о, Вальгалла нас зовёт!
О-о-о-о-о, Валькирии беспечные
О-о-о-о-о, Вальгалла нас зовёт!
Не знаю как там в языческой Вальгалле, но на мой христианский взгляд, судя по виду за окном, мы находились где-то на пути в Чистилище, где-то между жизнью и смертью, в безвременье. Может это и есть Вальгалла? – я выписал себе название песни.
Потом запел знакомый с детства Mистер Кредо с песней «Коза Ностра». То же в точку. Вагнер, как и мафия, это закрытая структура с жёстким кодексом чести и железной дисциплиной. А в последнее время сюда и зэков рекрутируют. Всё идёт на пользу нашему делу. «Наше дело» – так переводится Coza Nostra.
Не был удивлён, когда из динамиков раздался Муцураев – чеченский бард. В 90-е он пел на русском, но воевал на стороне чеченских боевиков. Несмотря на это обстоятельство, многие российские солдаты любили его слушать и тогда, и сейчас. И я тоже вместе с ними.
Приехали в населённый пункт Нигдеевка. Зашли на расположение «музыкантов». Располагаются Вагнера по подвалам – тут никакого секрета не выдам, в прифронтовой зоне обстрелы не редкость, и приходится зарываться поглубже в землю. Подвальные помещения обжитые, тёплые. Входы в комнату занавешены шерстяными одеялами. Проведён интернет. Поставлены экраны для наблюдения боя в реальном режиме. Ведутся переговоры по рации. В детстве мы, мальчики из далёкой северной провинции, убегали из дома и проводили время в подвалах хрущёвок. Мы проводили свет, приносили туда свечи, старые кресла, кирпичи, доски, чтобы сложить стол и играть в карты, например. Даже устанавливали растяжки из консервных банок, чтобы враги с чужого двора не смогли бесшумно пробраться в наш штаб. И вот такой оборудованный подвал, как у Вагнеров, был нашей мечтой, мечтой детства. Мечты сбываются. Теперь я нахожусь в таком подвале.
В коридоре на кресле растёкся кот. Он уже давно не кiт и спокойно спит в тепле. Вдоль коридора оборудовано несколько лежаков. Один из спящих парней закутан в тёмное одеяло, видна одна голова и на его спокойное юное и безмятежное лицо падает луч света.
Мы отметились в штабе, на улице облачились в броню, и поехали уже на другой машине, без музыки. Но у меня до сих пор играло шарманкой в голове:
О-о-о-о-о, ты слышишь эхо вечности?
О-о-о-о-о… – вернувшись, надо будет найти эту песню.
Соледар. В какой освобождённый город в зоне СВО не заедешь, попадаешь в Сталинград. На въезде покалеченные шквальным огнём деревья обрубками ветвей впились в молочный воздух. У дорог вскрытые консервные банки сожжённых автомобилей. Сначала появились разрушенные двухэтажные дома, потом разрушенные и сожжённые пятиэтажки, все в копоти, дырах и пробоинах. Меня, конечно, такими видами уже не удивишь, но привыкнуть к ним трудно. Или невозможно.
Соледар не смогли взять сходу во время нашего летнего наступления. 6-ому казачьему полку НМ ЛНР удалось только зацепится за завод KNUFF на южных окраинах города. И уже не было сил и средств брать. Долгое время ВСУшники чувствовали себя довольно вольготно в Соледаре. Летом они рыли окопы, загорали, купались на водоотстойниках. Даже беспилотников не боялись – ребята 6-го казачьего показывали нам, как боевик ВСУ нагло скалится в камеру mavicа.
Жив ли этот наглец сейчас? Ситуация резко поменялась, после того, как произошла ротация русских войск. Полтора месяц назад под Соледар перебросили Вагнеров, а «казаки» ушли на Кременную. Вагнера, резко накопив силы, быстро и неожиданно ударили под Соледаром, проломив фронт. «Музыканты», сдерживаемые под Бахмутом, неожиданно нашли слабое место в обороне ВСУшников на этом направлении. И теперь они продвигаются к Бахмуту с запада, со стороны Соледара. Благодатное – это первое село на западе за городом, которое взяли «Вагнера».
Гражданских в городе не наблюдается. Улицы немноголюдны, по улицам ходят «вагнеровцы» – новые жители Соледара. У дорог стоят танки. Наши, русские танки. Мы заехали в один из дворов, во дворе покорёженная детская площадка. Припарковались.
Спустились ещё в один подвал. Там старший определил мне группу сопровождения. Моими собеседниками и сопровождающими в экскурсии назначены Акцепт и Ворон – я намеренно изменил позывные «музыкантов», так как даже их позывные называть нельзя.
Акцепту – на вид около 30 лет, но уже лысоват, живой такой парень, рассудительный. У Ворона боцманская борода. Брови чёрные, густые, взгляд жгучий. На голове чёрная бейсболка, на руках красные перчатки, жутковато выглядит, как будто кисти рук в крови.
Я пересел к ним в машину, и мы поехали.
– …Тут только ЧВК «Вагнер» работает, одни только мы, никого больше нет… – разговор начался уже в машине. Акцепт делает акцент, что победа в Соледаре принадлежит только «музыкантам» и никому больше. Вагнера одни заходили в Соледар, Вагнера сами прошли Соледар насквозь и Вагнера пошли дальше. Никаких других подразделений здесь не было. У Вагнеров по слухам тёрки с Минобороны, те в своих сводках чуть ли не принципиально Вагнеров не упоминают. Несправедливо.
– … У нас всё своё. Своя авиация, техника. Когда надо, мы их вызываем, они работают.
– То есть вы в гости со своим «самоваром» пришли?
– Да, точно! Получается, что так.
Мы подъехали к разрушенному мосту на окраине города, остановились и вышли из машины.
– Вот, противник мосты взрывает, но мы всё равно идём вперёд. ЧВК «Вагнер» наводит понтоны, строит мосты. ЧВК «Вагнер» всё своими силами делает. Уже стало понятно, что ЧВК «Вагнер» – лучшее средство от всех бед и решение любых проблем. Во всяком случае «ключи» к Попасной и Соледару они подобрали. Сейчас подбирают к Бахмуту.
У разрушенного моста к нам присоединился небольшой отряд «лучших в аду».
– Шли мы здесь ночью… – стал рассказывать Акцепт, когда мы начали движение. Согласно мерам безопасности мы растянулись цепочкой, чтоб случайно или неслучайно прилетевшая мина не убила всех.
– …противник сражался достойно, очень достойно. Ничего плохого сказать о противнике не можем. Нам приходилось даже потягаться в некоторых моментах. Противник кинул все силы. На тот момент было очень много техники противника, и самих его бойцов тоже было очень много. Но… война, ничего не поделаешь, – Акцепт как будто с сожалением хлопнул рукой по ноге – нам поставили задачу – мы её выполняем. ЧВК «Вагнер» идёт вперёд.
Я обратил внимание, что у Акцепта не калашников, а трофейный, американский автомат. На рожке нарисован характерный череп – такие рисунки используют украинские неонацисты. Трофейное оружие подтверждало слова Акцепта, что противник сражался хоть и достойно, но не результативно. Прошлого хозяина автомата очевидно позвала Вальгалла.
Неожиданно из-за поворота тарахча на нас выехал мотоблок с прицепом. В прицепе сидели бойцы, и они радостно замахали нам руками.
– Вот, бойцы, передвигаются кто во что горазд. Но многие жители, дождавшиеся нас, добровольно и с радостью отдавали нам машины, – Акцепт сделал акцент на слове «добровольно», – многие писали расписки: «Я такой-то такой-то отдаю в распоряжение ЧВК «Вагнер» свой автомобиль.
Следующий попавшийся на пути транспорт выглядел также необычно. Заклинивший капот у автомобиля был поднят наверх и полностью перекрывал обзор водителю, поэтому тот рулил, высунувшись сбоку из машины в окно.
Вообще, использование гражданских машин в зоне боевых действий вопрос деликатный, и часто используется вражеской пропагандой как повод к обвинению в мародёрстве. Но реквизицию ведь в военное время никто не отменял. Не будем лицемерами – на войне всё попавшееся под руку, что помогает выполнить поставленную задачу, берётся и используется. И между реквизицией и мародёрством есть пусть и временами тонкая, но чёткая грань.
Эрнст Юнгер, немецкий писатель-фронтовик, прошедший две Мировые войны (правда, он был фронтовиком по другую сторону фронта, что не умаляет его таланта), так определял эту границу. Он писал, что солдат имеет право взять себе даже серебряную ложку, если она ему нужна, но при условии, что рядом не лежит ложка оловянная.
– Вот завод, вот оттуда работали снайпера, – Акцепт оговорился, слева от нас, куда он указал стояла шахта. Мне, шахтёру с пятилетним стажем, невозможно было перепутать её с другим промышленным предприятием из-за наличия на её территории наклонного ствола.
– Тяжело было здесь проходить. Мы находились в низине, они на возвышенности. Видно было, что по нам работали профессионалы. Но командование у нас отличное, оно на ходу продумывало и корректировало планы, ставило задачи. Ну и мы на месте тут ориентировались, смотрели. У нас, ведь, тоже есть снайпера.
– Вот там смотри, башню видишь, там пулемётчик сидел, – присоединился к разговору Ворон.
– Да, – подтвердил Акцепт, – там работал… работалА снайпер. Девушка. Вообще не давала прохода. Снайпер, пулемётчик и автоматчик – они работают втроём. Работает пулемётчик – и не слышно, что работает снайпер. Это тактика такая. Снайпер девушка была. Хладнокровная, такая. В основном старалась стрелять бойцам в пах, не знаю, может что-то личное у неё. Но бойцы продвигались, шли. Тяжело было. Но как видите, сейчас мы идём тут спокойно.
Учитывая то, что мой собеседник знал пол снайпера, количество и специализацию человек в огневой группе противника, и говорил о них в прошедшем времени, то обоснованно было предположить, что группа была уничтожена.
О-о-о-о, валькирии беспечные…
Женщина-снайпер. Я вспомнил весёлого Фунта – бойца из штурмового батальона «Сомали» – тот как-то по приколу на камеру передавал привет украинской снайперше Линдси. Передавал он привет на тот свет – Линдси сомалийцы ликвидировали в Мариуполе и её винтовка лежала у Фунта в машине. «Анимэшная девочка была,» – цинично смеялся Фунт.
– А мирных здесь сколько осталось?
– Мы всех эвакуировали. Эвакуировали несмотря не на что, шёл обстрел или не шёл. В первую очередь детей, пожилых. А потом и всех остальных. Вот был случай, эвакуировали мать с тремя детьми, старшей девочке – 10, младшей – 5. Выносили их под огнём, построили «щит» из бойцов. Люди встречали нас со слезами на глазах. У меня у самого слёзы наворачиваются, когда детей видишь. Когда ты понимаешь, что девочка пяти лет всё видит это, слышит. У меня у самого дети. Мне та девочка так в шею сильно вцепилась, когда я её выносил, я думал, задушит. Нет, всё это страшно конечно.
Конечно… Встречать детей на войне – это страшно для солдата, который каждый день имеет дело со смертью. Помню на блок-посту на выезде из Мариуполе мы одну детскую группу, угостили киндер-сюрпризами. Мариуполь тогда шумел канонадой и дымился кострами боёв, которые шли уже ближе к центру. Дети – два мальчика и девочка – скучковались троицей и с самым серьёзным и нахмуренным видом стали разворачивать сладкие подарки. Глядя на эту сцену, плакать хотелось. Сердце щемит, когда понимаешь, что они видели то, что не каждому взрослому под силу пережить. Дети ведь не виноваты, что взрослые вдруг решили друг друга убивать всеми способами.
– … а потом эта девочка нам «Катюшу» пела.
– А сколько человек оставалось в Соледаре?
– Мы эвакуировали около двухсот. Люди встречали нас со слезами на глазах, – повторяется Акцепт.
Мы прошли обгоревшую хрущёвку и зашли на территорию шахты, с башни которой украинской снайперша с женской мстительностью вела по вагнеровцам огонь. На стене одного из шахтного строения баллончиком выведена классика: «Добро пожаловать в Ад!» Это надпись никогда не останавливала русских солдат. Тем более Соледар брали «лучшие в аду».
Вышли на железнодорожного полотно, загрохотали под солдатскими ботинками деревянные настилы, проложенные через пути. Слева – дорога на Бахмут. После взятия Соледара и Благодатного угадывается замысел «музыкальной» композиции. Вагнера стремятся подойти к Бахмуту со стороны Соледара и взять его в клещи. Также есть и другое направление – Северск, к лесам Кременной.
Мы вышли на улицу из разрушенных домов.
– Село под нашим контролем. Высоты под нашим контролем. Всё под нашим контролем. Не были б они под нашим контролем, мы бы и шагу не смогли сделать.
В словах Акцепта сомневаться не приходилось. Мы шли спокойно, только изредка прислушиваясь к звукам войны, долетавших до нас с передовой, которая медленно, но верно, двигалась от нас к Бахмуту.
– Вот, почти в каждом доме, в подвалах находились мирные жители. Мы шли дом за домом, зачищали. Приходилось подходить к каждому двору, к каждому дому и делать всё аккуратно. Спрашивать, кричать, есть ли мирные жители. Гранату же не будешь кидать. Мы рисковали. Некоторые не сразу отвечали, но когда узнавали, что мы из ЧВК «Вагнер», сразу чуть ли не выпрыгивали из подвалов. Они рассказывали нам, что ВСУ предлагали им эвакуироваться, но они ждали, когда придут русские. Мы всех их эвакуировали. Эвакуационная группа идёт вслед за штурмовой. Порой приходится эвакуировать под шквальным огнём. Иногда приходилось раскапывать завалы. Выносили всех буквально на руках. Дедушек, бабушек. Детей…
Мы прошли двор, где возле ворот одиноко и печально стояла пустая детская коляска.
– Вот отсюда, – подтвердил Ворон, – мы эвакуировали семью с мальчиком и девочкой. Это её коляска.
Пройдя часть села, мы вышли на открытое пространство. Сельская дорога выходила к мосту, однако по нему перебраться на другой берег не представлялось возможным – мост был подорван. Один пролёт обвис концом вниз, другой полностью упал, тёмная река проложила себя путь уже поверх обвалившегося бетонного полотна. Перед мостом, завалившись на дерево встал намертво подбитый «Казак» – украинская бронемашина с белыми крестами на боках и капоте. Берега покрыты дырявой от следов белизной. Небо заволокло густой, облачной мутью. Это территория зимы, территория смерти и разрушения.
О-о-о-о, ты слышишь эхо вечности…
В 1943 это место уже освобождали от нацистов – у дороги стоял обелиск, напоминающий о событиях 80-летней давности.
– Вот там, – красным перстом указывает Ворон, – ребята переплывали речку и обморозили руки-ноги. Место здесь узкое, но глубокое, до дна никто не достал. Мы их не эвакуировали, они отказывались. Они шли, шли и шли вперёд. А потом выяснилось, что у них обморожены конечности.
Гвозди бы делать из этих людей… От одного вида на ледяную воду уже становилось холодно… Не было б крепче в мире гвоздей.
Мы немного вернулись назад и спустились к берегу, где русло было поуже. Оно было завалено деревянными настилами.
– Чтобы эвакуировать жителей с того берега, мы здесь сами сделали переправу. Здесь проходили и бабушки, и дедушки, и матери, и отцы, и дети.
На другом берегу располагались вражеские позиции. Вырыты небольшие окопы, сооружены блиндажи, выкопаны ямы в полный рост. Повсюду валялись присыпанные снегом и комьями земли элементы одежды и обмундирования, какие-то галоши, пакеты, банки, склянки – привычная мусорная картина для оставленных окопов. Я поднял с земли каску. Каска была размера М и пробита осколком у виска.
Следующие позиции были сделаны уже с применением техники. Выкопанная экскаватором траншея в человеческий рост и с насыпью ещё в один шла к главной дороге через Благодатное, потом поворачивала перпендикулярно и тянулась вдоль неё. В стенках траншеи выкопаны так называемые «лисьи норы», в которых можно при обстреле спрятаться от осколков.
Не всем удалось уйти от смерти. У дороги лежал замёрзший труп. Труп ВСУшника – на одной из вскинутых вверх руках зелёная повязка – никогда не видел таких у противника, но догадался, что этот цвет в одной палитре с жёлтым и голубым. Одна нога неестественно подвёрнута, на ногах уже нет ботинок – они понадобились живым. Распотрошённый броник валяется тут же. Кофта у трупа задрана и вывалилась скукоженная сине-багровая складка живота. Душа насильственно исторгнута из материи, без души материя разлагается.
Вальгалла нас зовёт…
– Они бросают своих людей вот так вот, не забирают, домой не отправляют, – объясняет Ворон. – У нас при штурме тоже есть потери, есть раненые. Раненым оказывается лучшая медицинская помощь. А тела наших убитых ребят, у нас так не валяются, они сразу эвакуируются домой, к родным. Им там воздаются почести, награждают, всё как положено, всё на высшем уровне.
– Мы занимаемся в том числе эвакуацией бойцов ВСУ, – подхватив тему, продолжил Акцепт, – у нас специальные группы, которые выносят всех 200-х. Наше командование выходит на командование ВСУ, мы делаем коридор, они приезжают и забирают своих солдат.
Трупы… Разменная монета войны.
– Так, растягиваемся! Растягиваемся! Держим темп! – командует Акцепт.
Мы идём по центральной улице мелкими группами по два-три человека. Впереди два бойца в красных перчатках. Потом мы: я, Акцепт, Ворон. За нами ещё пары бойцов, перчатки тоже красные. Среди них Никак – Никто остался ждать нас на базе.
Навстречу нам попадаются отдельные группы вагнеровцев, уходящих на ротацию. Вагнеров видишь и во дворах, возле разрушенных домов. Они, обустраиваются на временную стоянку.
– Вот кладбище, – показывает Ворон, – с нашей стороны туда ни одной мины, ни одной ракеты не прилетело. Ребятам было очень тяжело сюда заходить. По ним работали пулемётчики и снайпера.
– Да, всё это забирали штурмовые группы, – продолжает Акцепт, – это всё-таки кладбище. Как понимаете, в основном у нас все христиане, все православные. Есть и мусульмане, но все понимают, что это место значит. Поэтому приходилось аккуратно ползти, подползать, атаковать…
Живые боялись потревожить мёртвых.
В воздухе нет-нет, пусть и неблизко, но и не так уж далеко раздаётся свист с последующим разрывом. Стреляют. Расслабляться не стоит, по лицу Акцепта видно, как чутко он прислушивается к подобным звукам. Фронт двигается от нас всего лишь в нескольких километрах. Периодически оттуда доносится стрелкотня – там идут бои.
– Тяжело было сюда заходить, местность тут пристрелена. Вот с тех высот вёлся огонь. Мы запрашивали помощь тяжёлой техники и подавляли врага. Пробирались по-тихонечку, по-тихонечку – и вот мы идём сейчас спокойно по Благодатному. Тише едешь – дальше будешь.
Благодатное тянется в небольшой ложбине холмов. Вид села противоречит своему названию, вид не благостный. Мёртвые разрушенные дома, покорёженные заборы, крыши как решето. В одном из дворов собрана сожжённая техника.
– Это укpоповcкая техника?
– Да. Вот, сожгли её благополучно.
Идём мы уже не так спокойно. По пути встретили знакомых командиров. Вагнеровцы разговорились. Оказалось, что вчера выезжал ВСУшный танк и бил по дороге. Одному из бойцов сильно не повезло, он не успел перебежать открытый участок.
Вот и окраина села. Замызганная остановка с надписью «Благодатне» на украинском. Пока на украинском. И пока это конечная. Дальше Парасковиевка и Красная Горка, за них идут бои. А за ними и Бахмут.
На обратной дороге мы встречаем отряды штурмовиков, идущих к передовой. Один отряд, второй… потом третий. Идут молча цепью бойцы, хрустит лёд под ногами, текут солдатские ручейки по дорогам и тропам. Лица суровые, исхудавшие. Заросшие щетиной, изрезанные руслами морщин. Простые русские мужики, чернорабочие войны – вот, кто всегда тянет тяжёлую лямку войны. Так было и в 1812-ом, так было и в 43-ем, так есть и сейчас. Эх, идёт, идёт, пошла пехота снова на Запад.
Уже в Соледаре проходим мимо мемориала, посвящённому прошлой Войне. Два посеребрённых, иссечённых осколками солдата склонили голову перед Родиной-матерью. «Родина не забудет своих героев» – буквы отбиты, но угадывается надпись на мемориале.
– … Да, платят хорошо, ничего не скажешь. Но дело не в деньгах. – признаётся Акцепт, – раз в сто лет же это случается, раз в сто лет воюем с Европой. Мой прадед пропал без вести в Великую Отечественную. Сейчас воюю я. Но зато я рад, что мои дети проживут спокойно, на их долю войны не достанется.
***
Уже дома я нашёл песню про Вальгаллу. Оказывается, есть вариант и на украинском языке.
Дмитрий Селезнев