 |
 |
|
|
- Что происходит с вашим мужем?
- Он арестован по обвинению в убийстве своего делового партнера Вячеслава Шевченко на Кипре в 2004 году. Дело возбуждено через пять лет – только после того, как муж вернулся из Европы в Россию и был арестован при обмене паспорта. Совершенно понятно, что если бы он действительно был виноват или хотя бы серьезно подозревался, то родственники Шевченко сразу бы написали заявление, а расследование началось гораздо раньше. Обвинение в убийстве, из-за которого Михаила задерживали, в конечном итоге так и не было предъявлено. Теперь приписывают только вымогательство у Шевченко, который якобы перестал переводить мужу ежемесячные платежи. Возможно, попытаются вернуться и к убийству – попробуют доказать, что Михаил убил Вячеслава потому, что лишился источника дохода. Но уже теперь очевидно, что это обвинение рассыпается. В деле есть финансовые документы, показывающие, что Михаил получал переводы на свои счета в счет доходов от общего бизнеса с Шевченко до самой смерти Вячеслава. Это значит, что абсолютно никакого повода для убийства не было! Михиал Глущенко владел одной третью в бизнесе Вячеслава Шевченко, вложил в этот бизнес значительные личные средства, привел много коммерсантов, также инвестировавших в холдинг. Смерть Шевченко ударила в первую очередь по нашей семье – Михаил лишился и ежемесячных доходов со своего имущества, и самого имущества, которое они с Вячеславом записали на иностранные оффшоры или третьих лиц. Самое же главное – он лишился партнёра, с которым работал более десяти лет и с которым были связаны большие планы, ставшие теперь неосуществимыми. При отсутствии мотива и доказательств дело зашло в тупик – тогда мужа стали просто убивать.
- Каким образом?
- Лишением необходимой медицинской помощи. Михаил с трудом передвигается, имеет инвалидность, у него тяжелейшая гипертоническая болезнь III степени, а после каждого заседания – давление постоянно около 230-240. Это зафиксировано не мной, а врачебными консилиумами, требующими для обеспечения жизни больного подследственного Глущенко немедленного стационарного лечения. Несмотря на диагноз, судья Куйбышевского суда Андрей Дондик распорядился проводить заседания суда каждый день. Заодно это позволило затруднить работу с адвокатом, у которого почти не оставалось свободных дней на встречу с Михаилом. Машина для развозки заключенных несколько часов ездит по городу, потом мужа отвозят в суд, сажают в арестантский подвал, держат там целый день и вечером опять увозят обратно, причем в зал суда не приводят.
– Почему?
– Однажды после очередного приступа и приезда «скорой» муж не мог идти, и конвой по решению суда притащил его из подвала на третий этаж, за наручники, разодрав руки в кровь. Вскоре после того, как Михаила таким образом бросили в клетку в зале суда, он свалился, а встать уже просто физически не смог – за что был обвинен в неуважении к суду и удален из зала, причем не на одно заседание, а до конца процесса. Теперь его просто возят взад-вперед, каждое заседание завершаются приездом «скорой помощи», иногда затем приезжает реанимация. Медики меряют давление, приходят в ужас и дают одно и тоже заключение – необходимость немедленного стационарного лечения. Но на следующий день все начинается заново. Пытка продолжается уже несколько месяцев. Сегодня не выдержал уже наш адвокат Александр Афанасьев – он слег в больницу с сердечным приступом.
– А ваш супруг случайно не симулянт? С чего это он объявил себя в суде Мигелем Гонсалесом?
– После нескольких месяцев пытки Михаил был не в себе, периодически терял сознание и бредил. И как вы себе представляете симуляцию давления 245 на 140? Дело переполнено справками всевозможных врачей, включая тюремных, что Михаилу необходима госпитализация, об этом писали и сотрудники больницы имени Гааза, и члены комиссии по контролю за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания при Общественной палате. Когда в очередной раз в прединсультном состоянии вывезла из суда карета скорой помощи, подследственного отказался пускать в камеру начальник Следственного изолятора №3 Чабанюк – поскольку в изоляторе отсутствует санчасть, и сотрудники ФСИН, конечно, предпочли, чтобы мертвый Глущенко был записан на счет кого-нибудь другого. Судья Дондик это знал, но, тем не менее, попытался перевести мужа именно в этот изолятор. Теперь он в СИЗО №5, где Михаила содержат формально в медсанчасти, а фактически в одиночной камере, где нет абсолютно ничего, даже вентилятора. Для гипертоника при жаре, державшейся этим летом, такое смерти подобно, даже если не учитывать почти ежедневных развозок в суд, которые являются пыткой сами по себе.
– Правда ли, что вам не дают встречаться с мужем?
– По закону свидания разрешены раз в месяц, но мне за полгода, прошедшие с начала суда, удалось встретиться с Михаилом только один раз. Да и то, когда судья Дондик был в отпуске и разрешение подписал председатель Куйбышевского суда Александр Жуков. Мне также запретили стать общественным защитником мужа. Когда его адвокат попросил об этом, судья сказал: «Пишите ходатайство!», но на следующем заседании прокурор вдруг подал свое ходатайство о приобщении меня к делу в качестве свидетеля. Теперь я не могу не только быть общественным защитником, но вообще не имею права находиться в зале суда, когда мужа привозят – меня даже из коридора на лестницу выгоняют, чтоб не дай Бог, его не увидела.
– Но возможно, вы действительно нужны как свидетель…
– С момента ареста Михаила прошло два с половиной года, но меня так ни разу не допрашивали, хотя я сама многократно предлагала. Со стороны потерпевшего подробнейшим образом опросили всех родственников, охранников, водителей, получили с них словно снятые под копирку показания, где дословно повторяются целые абзацы, а со мной просто отказались разговаривать. Но в тот самый день, когда мы собирались подать ходатайство о назначении меня общественным защитником, обо мне немедленно вспомнили – теперь понадобилась. Хотя до сих пор так и не допросили. Вместо того ведут наружное наблюдение.
– Кто?
– Началось с того, что однажды подошли двое и очень вежливо посоветовали не суетиться, потому что с Михаилом уже все решено, и посоветовали думать о себе и сыне. Когда был открыт процесс, у дома трое суток стояла «Газель» без номеров, там постоянно находились два человека и что-то очень тяжелое – днище практически скреблось по асфальту. Вероятно, транспортировали аппаратуру для дальнего прослушивания. Ко всему этому уже привыкла, но сейчас получена информация, что моя активность по защите мужа очень раздражает отдельных сотрудников ФСБ, и обсуждается возможность взятия меня под стражу. Так как у меня нет судимостей, а правоохранительные органы за всю жизнь ни в чем не обвиняли – чтобы устранить, привяжут к любому подходящему уголовному делу.
– Кто выиграет, если вашего мужа осудят или он умрет до завершения суда?
– Если Михаил погибнет без должного медицинского обслуживания, в следственном изоляторе или в зоне, на него можно будет повесить и смерть Шевченко, и убийство Галины Старовойтовой, и смерть Александра Собчака - все, что угодно. Выиграют те офицеры ФСБ, которые курируют эти расследования – они скажут, что виновен во всем Глущенко, его, мол, изобличили, но он, такой подлец, взял и неожиданно умер. Так что нужно оформлять дела, как якобы фактически раскрытые, а сотрудникам делить звания, повышения, ордена и поощрения. Материально выиграют родственники Шевченко. Тут достаточно известная ситуация, до того повторявшаяся многократно. Например, убили Николая Болотовского, его институт «Источник» отошел Шевченко, а посадили за убийство Юрия Шутова. Убили Александра Собчака, его доля в клубе «Голливудские ночи» опять отошла Шевченко, а смерть Собчака пытаются повесить на Глущенко. Теперь убит сам Вячеслав Шевченко, его наследство сразу же поделили родственники, которых Вячеслав при жизни держал в черном теле и считал буквально каждую копейку, которую им выдавал. Если Михаила не станет, то Шевченко закроют свои вопросы – Глущенко, как деловой партнер Вячеслава, больше никогда не сможет претендовать на свою часть общего имущества. Например, на мебельную фабрику «Ладога», акции которой они с Вячеславом, когда вели общий бизнес, оформили на меня.
"АПН Северо-Запад" попросил прокомментировать сложившуюся ситуацию депутата муниципального совета №72, активиста Партии народной свободы, правозащитника Ивана Федоренко:
- Регулярно наталкиваюсь в СМИ наупоминания о суде над бывшим депутатом Глущенко, которого судят то ли за убийство, то ли за покушение, то ли за бандитизм, а вроде как и за вымогательство – там уже ни черта не понятно за что. Меня в этом деле Глущенко, как любого нормального человека, травмирует каждое упоминание о работе нашей судебной системы и мест лишения свободы. Встречаешь в газетах, читаешь вроде бы вскользь, и каждый раз цепляют эти безумные, нечеловеческие какие-то детали. Перевели больного человека в СИЗО, довели до инсульта в зале суда, возят каждый день из больницы в суд, где тот регулярно теряет сознание. Да сколько же можно, вурдалаки проклятые?
За последние годы в системе УФСИН произошли некоторые изменения в сторону гуманизации, но когда речь идет о громком деле и поступает команда "мочить!" – обвиняемого стремятся просто сгноить в камере до смерти в считанные месяцы. У меня мало сочувствия к Глущенко, но я не могу не помнить как год назад бесконечные аресты, пытки на допросах и бесчеловечное обращение в камере довели до инвалидности моего друга – депутата астраханской областной Думы Игоря Негерева, которого и обвиняли-то в вымышленном наезде на сотрудника ГИБДД при проведении оппозиционного автопробега. Вся страна помнит дела многих людей, трагически погибших в СИЗО – Магнитского, Трифоновой и других. Как правило, все эти дела были сфабрикованы. Я не знаю, виновен ли в действительности Глущенко или нет, но тенденция налицо – бесчеловечное обращение с обвиняемым, пытки и доведение до смерти – в нашей стране верный признак дела, сшитого белыми нитками.